— Хватайте его скорей!
Мы с Никитой бросились к Саньке, выхватили его и отшатнулись назад. Учитель встревоженно спросил:
— Глаза целы?
Санька ошеломленно глядел на окруживших его ребят, кашлял, вытирал выжатые дымом слезы.
— Ах, черт! Ну и силища!.. Вмиг головешкой сделаешься. — Внезапно рассмеявшись, он спросил, вскинув подпаленные брови: — Как это я угодил?
— Может, тебе там клад почудился? — ввернул словцо Иван.
— Балда ты! — беззлобно выругал Никита Саньку, присев возле него на корточки. — Куда тебя понесло?
В это время появился Сергей Петрович; растолкав ребят, он наклонился над Санькой:
— Обжегся? — И, выпрямившись, повернулся к учителю, строго приказал: — Тимофей Евстигнеевич, ведите всех на просеку, очищайте ее от валежника. Там людей не хватает. — Сергей Петрович устало провел ладонью по серому от копоти и пепла лицу, кашлянул и, не сказав больше ни слова, скрылся в дымном лесу.
Чем дальше мы отходили от пожара, тем становилось прохладней. С этой стороны завод мы видели первый раз, и он показался нам незнакомым. Широким веером плескалось за ним зарево, и все цехи, наша школа, водонапорная башня, мостовая — было залито текучим зловещим светом.
Рабочие валили деревья, удлиняя просеку, расчищали землю от валежника.
Поскидав одежду, мы начали сгребать сучья. Я заменил, что в некоторых местах чьими-то руками был аккуратно разложен сухой свежий хворост, — конечно, для того, чтобы огонь мог перебраться по нему через просеку. Я сказал об этом Тимофею Евстигнеевичу. Разгибаясь, он кивнул головой:
— Да, да, я вижу, Дима.
Изредка то там, то здесь раздавались короткие предостерегающие возгласы: «Поберегись!» — и вековая сосна, медленно опрокидываясь, с треском и стоном рушилась наземь.
До самого утра ползали мы по земле среди свежих пней, собирали валежник.
Начало светать. Зарево таяло, никло, но черные рукава дыма все еще шарили высоко в небе.
Прибыла воинская часть. Солдаты плотным кольцом охватывали завод…
Было по-весеннему свежо. Тимофей Евстигнеевич присел на пенек, размотал шарф, распахнул пиджак и с облегчением потер шею и грудь. Он раздумчиво и устало улыбался. Мы расселись вокруг него и молча наблюдали, как он потирал руки, близоруко щурясь.
Из жуткой тучи дыма, нависшей над заводом, серыми хлопьями падал пепел. Взошло солнце. Оно нестерпимо сияло, будто весь жар лесного пожарища сгустился в его раскаленном диске. Но вот опаловое облако заволокло солнце; оно проступало сквозь него мутным яичным желтком, без лучей и без блеска. Деревья, черные и голые, стояли как тени; сучья еще курились.