Это была одна из любимых папиных присказок, и с пятью-то детьми он
знал, о чем говорит.
— Пещеры будут понарошку.
Половину войск я расставил на вершине Череп-горы, где они
смотрелись очень внушительно (особенно впечатляли минометчики). Это у меня были
фрицы. Американцев я выстроил у кромки лужайки. Им я отдал все джипы и
грузовики, которые так классно будут мчаться по крутому склону горы. Некоторые
перевернутся, но хотя бы парочка доберется до вершины. И переедет минометчиков,
которые будут с криками молить о пощаде. Пощады им не видать.
— Не на жизнь, а на смерть, — сказал я, расставляя последних
героев-американцев. — Гитсмер, ты — следующий!
Я уж было начал выдвигать их вперед, шеренгу за шеренгой,
изображая при этом пулеметные очереди в стиле комиксов, но тут на поле брани
упала тень. Подняв голову, я увидел мужчину. Он буквально затмил собой
послеполуденное солнце, поэтому видел я лишь окруженный золотистым свечением
силуэт.
В доме жизнь била ключом, как обычно и бывало по субботам. На
длинном заднем дворе Энди и Кон перекидывались с друзьями бейсбольным мячом.
Они кричали и смеялись. У себя в комнате наверху Клер с парой подруг слушали
пластинки: «Локо-Моушн», «Солдатик», «Палисейдс Парк». Из гаража доносился стук
молотка: это Терри с папой работали над старым «Фордом» 51-го года выпуска,
который отец называл «Дорожной ракетой». Или Проектом. Однажды я услышал, как
он назвал его куском дерьма. Я горячо полюбил это выражение и использую его до
сих пор. Когда вам кисло, обзовите кого-нибудь или что-нибудь куском дерьма.
Сразу полегчает.
Вокруг творилось много всего, но в этот миг все как будто замерло.
Знаю, что это всего лишь иллюзия, подсунутая памятью (не говоря уже о целом
ворохе мрачных ассоциаций), но воспоминание очень яркое. Ни тебе криков детей
на заднем дворе, ни играющих наверху пластинок, ни стуков молотка в гараже. Ни
пения птиц.
Потом мужчина нагнулся, и из-за его плеча меня ослепили косые лучи
солнца. Я прикрыл глаза рукой.
— Прости, прости, — сказал он и подвинулся так, чтобы я мог
спокойно, без помех, его рассмотреть. Сверху на нем был черный, для походов в
церковь, пиджак и черная же рубашка с отложным воротником; на ногах — синие
джинсы и потертые мокасины.
Он словно бы хотел быть двумя разными людьми одновременно. В шесть
лет, я делил больших на три категории: молодые взрослые, взрослые и старики.
Передо мной стоял молодой взрослый. Уперев руки в колени, он рассматривал
воюющие армии.
— Кто вы? – спросил я.
— Чарльз Джейкобс.
Имя показалось мне смутно знакомым. Он протянул мне руку, и я
тотчас ее пожал — потому что, несмотря на возраст, был хорошо воспитан. Как и
все мы. Родители за этим проследили.