Чтобы было понятно, почему Лоуренс стал культовой фигурой 20 - 30-х годов, нужно вспомнить и Первую мировую войну, на фоне которой протекли самые яркие годы его жизни.
Окопная бойня 1914 - 1918 годов, это массовое самоубийство богатейших европейских наций, осуществлявшееся на сравнительно небольшой территории севера Франции, северо-востока Италии и запада тогдашней Российской империи, кажется порой верхом механической бессмысленности. Сотни тысяч жизней уносили безымянные холмы и ложбины, за обладание которыми невиданные доселе армии вели многомесячные сражения. Когда война на сокрушение превратилась в войну на истощение, начался военный абсурд. Наступали, чтобы измотать противника. Оборонялись, чтобы разгромить. Успешные прорывы стали своеобразным "моветоном", ибо их последствия отыгрывались в первую очередь на победителе. Когда Брусилов в 1916 году совершил свой знаменитый прорыв на Юго-Западном фронте, в германском Генеральном штабе пришли к выводу, что потери, понесенные русскими армиями ради стокилометрового продвижения в Галиции и на Волыни, обернутся для России социальными катаклизмами. Действительно, Брусиловский прорыв надорвал русскую армию, только-только восстановленную после поражений 1915 года. А что произошло в феврале и октябре 1917-го, известно всем.
Техника уверенно проникла в армии, но это была еще не современная техника мгновенного действия, а тяжелая, неповоротливая, окопная техника, рассчитанная на планомерное массовое убийство. Спустя каких-то двадцать пять лет немецкие, английские, советские танковые дивизии и армии вернут в военные действия маневр, волю и полководческий гений. В Первую же мировую войну даже танки, собиравшиеся порой в невообразимые армады, были лишь подспорьем для неторопливого позиционного упорства.
Никто не сомневается во множестве случаев героизма и высокого самоотвержения, которыми была насыщена история этого окопного Армагеддона. Но позиционная война в Европе оставляла мало места воле, предприимчивости и гению. Техника обладает свойством подавлять волю.
Однако война велась не только в Европе. Бои шли и в немецких колониях, особенно многочисленных на Африканском континенте и в Азиатской Турции, чьи владения охватывали тогда большую часть Ближнего Востока. Здесь не было такого количества "пушечного мяса", зато ценился "человеческий материал" - воинский навык и самостоятельность в принятии решения. Вместо войны масс шла война героев.
Эта война героев сейчас полузабыта: действительно, главный нерв Первой мировой был не на ее героических окраинах. Успехи и неудачи на Африканском и Азиатском театрах если и оказывали влияние на Европу, то только психологическое. Однако после окончания войны героика окраин долгое время скрашивала усталость от бойни одних наций и разочарованность от поражений других. Именно поэтому Лоуренс был популярен в Англии не менее, если не более, чем Хейг(1). Он собрал в себе все лучшее, что человек способен увидеть в войне, он был живым протестом против того, что четыре года творилось в Европе.