— Катя! — молвил Девяткин. — Я разрешаю Тоне вмешиваться, чтоб ты слышала русский. И запоминала. Ты в Англию поедешь через год, русский забудешь, будешь знать лишь английский.
— Пап, и французский!
— Но, Катя, два языка всего, вместо трёх.
— Русский лишний, пап. Он отстой.
— Отс… Кто сказал?
— Дима. Он мне двоюродный, пап? Кузен? Он в Англии долго, он по-английски здорово! Это он сказал.
Девяткину неприятно было Катино пренебрежение к другому человеку и к своей нации. Нувориши из старых «красных директоров» и партбонз играли в демократизм, в патернализм, даже в шовинизм, со вкусом матерились, клялись кровью предков, — а внуков воспитывали иностранцами, гордясь, что те забывают русский.
Выехав за ворота, он глянул влево. Сквозь туман виднелся вывороченный холм земли, бульдозер, мелькали грузовики. Свернул вправо. Тоня молчала, обиженная повадками восьмилетней «леди». Дочь растёт стервой, подумал Девяткин, и поразился пропасти, разверзающейся меж равными. Расслоение так стремительно, что за ним не успеть ни бедным, хранящим ген равенства, ни богатым, вознёсшимся на высоты, откуда на вещи, на либертэ с эгалитэ, имелся свой взгляд. Первые не согласны, что они низшие; вторые не признают равенства с рванью, которой и зубы дорого вставить.
— Пап, нам к одиннадцати? Мы рано.
— Я хотел в Жуковке погулять с тобой. Что-нибудь нам купить. Хочешь?
— Я, пап, agree with you! — сказала дочь нарочно для Тони и развалилась, одетая с головы до ног в дорогое. Он видел её в зеркале, думающую о своём, забывшую про него, про мать — воображает, наверное, Англию, куклу Барби, мальчиков и иной девчоночий вздор.
Машин было мало. Он, включив фары, не торопился, всматриваясь в туман. У выезда на Рублёвку наплыли встречные проблесковые маячки, потом показалось само бело-синее авто. Он поехал дальше, но обнаружил, что, развернувшись, милиция понеслась вслед. Он с утра выпил и знал, что если это обнаружится, он потеряет минимум пару тысяч, если не больше. Вынул жвачку и кинул в рот. Стоило не пойти в банк — и сразу, как карточный домик, валится всё. Вся масса рублёвских, высших и средних, вот уже два часа как вползла в Москву, и теперь милиция, выполняя план, резвится на безлюдье. Он, без VIP-номера, как у тестя, и без нулей, — добыча. Он — оптимальное для ловца. Не ожидается, что он сунет им в нос пропуск МВД или службы охраны премьер-министра. Не ожидается, что он жалкий и малоденежный инженер, с какого не слупишь взятку.
— Пап, а деда не тормозят…
— Известно, — сказал он, остановившись.
— Пап, вчера ты… ну, когда ехал… мы тоже ехали… — дочь начала и вдруг смолкла.