— Война кончилась, — объяснил Краснов. — Разведки фронтовой больше нет.
— Значит, не сработаемся, — оценил разведчик.
— Кругом, шагом марш, — велел Краснов.
Фронтовик влепил ему еще один долгий взгляд, забрал со стула шапку и не спеша удалился.
— Позови мне лейтенанта Давыдова! — крикнул вслед Краснов.
Когда дверь закрылась, он шагнул в угол, к музыкальной этажерке, собранной из тонких лиственничных стволиков. Любимая пластинка всегда стояла на патефоне, новая иголка всегда была заправлена — оставалось только поднять крышку да завести пружину заранее вставленной ручкой.
В горячие довоенные времена, еще городским лейтенантом, он любил опускать иголку так, чтобы сразу, без малейшего шипения, услышать музыку. Теперь же находил особую прелесть как раз в этом загадочном шипении, похожем на голос пара в зимнем чайнике, на стремительный бег поземки по дощатой стене, на треск полозьев по наледи, на шуршанье приводных ремней, на дальний шум двуручных пил в промороженном лесу. Эти звуки, смешавшись под патефонной иглой, пели ему прелюдию к наслаждению прекрасным, под них он вспоминал своё первое психологическое открытие, сделанное ещё в детском доме: "Предвкушение обеда, когда идёшь в столовую, вкуснее самого обеда". Эти звуки мирили Краснова с неприятностями жизни.
К шипению присоединилась "Элегия" Глинки.
Не искушай меня без нужды
Возвратом нежности твоей.
Разочарованному чужды…
Да-да-да, разочарованному чужды… Тридцать лет таких усилий, столько жертв, столько лишений, на горло собственной песне, сапогами по обнаженной душе — и где же результат? Прекрасное будущее дразнит из-за горизонта, поёт с киноэкрана голосом Любови Орловой, летает с нею над Москвой в открытом автомобиле… Когда-то еще долетит оно сюда, где незаметные герои всенародной борьбы тратят жизнь на переделку вот таких, как этот разведчик, который полтора года пробыл в немецком плену, но так и не понял, что не в плен надо попадать, а драться, пока не погибнет враг или пока не погибнешь ты. Но ведь, погибнув, приблизишь будущее… Смертью храбрых и во имя… Кстати, что стал бы делать в плену он, капитан Краснов Василий Александрович? Едва придя в себя (вполне возможно допустить, что чем-то оглушило, и взяли без сознания), он выбрал бы момент и убил бы хоть одного фашиста. Все не зря бы пропал. А если еще захватить автомат… Небось не сложнее нашего, разобрался бы… Но ведь не работать же на них!
Это сколько же герой-фронтовик успел за полтора года принести пользы врагу?! На сколько дней, пусть часов, пусть даже минут, но отодвинул победу? Сколько наших — честных! — из-за него погибло?! И теперь: "Поверишь и отпустишь"! Хам, наглец! Ты сперва отработай за всех, кого погубил, сотрудничая с врагом! Ты не дрова пилить, ты на прииск поедешь, в открытой машине, как Любовь Орлова! Кайлушкой — золото — Родине — в поте лица!..