Вот тогда-то мне и пришла в голову совсем, как оказалось, не светлая мысль подпоить Корня и поплакаться ему на мою несчастную судьбинушку. Мол, даже имени своего не помню, не говоря уж о родине и родителях, а еще угораздило втрескаться по уши в королевскую дочь, которая меня и не гнала вовсе, да уйти пришлось, чтобы ее не позорить. И ежели вспомню, что забыл, может статься, смогу к ней вернуться не бродягой, а кем-нибудь посолиднее.
Айр выслушал меня вполне сочувственно, причем отношение его заметно менялось с каждой выпитой кружкой, но продолжал талдычить:
— Перчик, я тебя знаю с месяц, а ты сам говоришь, что жулик. Как же тебе доверять?
Я косноязычно (из-за выпитого) пытался убедить его, что доверять мне очень даже можно, раз я сам наполовину айр, но Корешок не сдавался. Чем кончилась наша попой… беседа, не помню. Вряд ли мужик что-то рассказал, а если и так, перед айровым племенем не провинился, ибо я все напрочь забыл. Проснулись мы на галере, наши трещащие с похмелья, обритые наголо головы обдувал свежий морской бриз. Он же ласкал лишенные одежды и уже обожженные солнцем тела и пытался позванивать ножными кандалами, но они оказались тяжеловаты. Тогда-то тертый бродяга Перец запоздало сообразил, как глупо было надираться в портовом кабаке. Один я не сильно рисковал, потому как Корень прав: сложение у меня, считай, дохляцкое, да и ростом не вышел, а вот айр — завидная добыча для торговцев живым товаром. Высоченный, мускулистый, в самом расцвете лет. Его и загребли, а меня, видно, в довесок прихватили.
На галере мы с Корнем сдружились еще крепче. Айру, не слишком долго жившему среди людей, невдомек было, что это я его подставил, пусть и невольно. Вот он и взял соплеменника под свою опеку, как более сильный. Да, от побоев и прочих посягательств Корню нетрудно было меня защитить (кстати, тогда-то заинтересованные личности и решили, что мы спим вместе). Я же, в очередной раз чувствуя себя виноватым, из кожи лез, чтобы оградить приятеля от неприятностей, вызванных его незнанием человеческих порядков. Айр поначалу пытался добиться справедливости и вернуть свободу, а поняв, что не преуспеет, не стеснялся высказывать надсмотрщикам все, что думает о них, капитане, купце-хозяине галеры и своих товарищах по несчастью. Мне оставалось забалтывать разозленных мужиков, сводя все к шутке и душевному нездоровью Корня, да чуть ли не часами убеждать того поменьше раскрывать рот и побольше думать, как сбежать.
— Я не умею стелиться перед кем бы то ни было, — взбрыкивал мужик, ровно породистый жеребчик (которого, кстати, здорово напоминал мне с первой встречи).