На этом я заснул, и бог сновидений принялся обманывать меня разными небылицами. Известно ведь, что видеть во сне горе – это к радости, а видеть радость – к слезам. Мне снилось, будто я снова выхожу из лесу вслед за королем Генрихом, и лицо его внезапно помолодело и превратилось в лицо его сына Ричарда. Неукротимый королевский сын принялся стучать в ворота лесного замка и разбил дверь одним ударом своего одетого в броню кулака. Но верный Эшер смело преградил ему дорогу, а монна Лиза, негодуя, проливала добродетельные слезы. Но вот – вижу я – из внутренних покоев замка вышел канцлер, держа Грацию за руку, и, взяв десницу Ричарда, повел обоих под ветви дерев. Но они вдруг превратились в своды Виндзорских зал. Сияющие красотой жених и невеста склонились перед Генрихом и Элинор, которые родительски на них взирали, загремели трубы и литавры, я подбросил а воздух свою шапку и закричал: «Да здравствует принц Ричард и принцесса Грация!»
На этом я проснулся и услышал, как грешник Эшер, бледнея, бормочет молитвы; подойдя к окну, я увидел свет в том покое замка, где монна Лиза с юной наложницей старого короля поджидали, когда потухнет моя лампа.
То была недобрая ночь, самая тяжелая в моей жизни. Проносились длинные черные облака, и их расстилающиеся по небу одежды затеняли нарастающий серп луны. За зубчатой стеной только что замерли шаги дозорных. Я погасил лампу. «У нас два коня, Эшер, – сказал я, – ты посадишь монну Лизу на своего». Мы ощупью спустились по витой лестнице. Под воротами стояли две закутанные женщины; одна из них стройная, скрытая под густым покрывалом, вся сотрясалась от рыданий. Я осторожно отодвинул засов, прокрался через ворота и, обернувшись, взглянул вверх. Мне почудилось, будто на стене кто-то натягивает тетиву, но затем больше ничто не шелохнулось, – должно быть, я ошибся.
Прошло столько времени, сколько нужно было, чтобы трижды прочесть «Отче наш», – никогда в своей жизни не молился я горячее. Завыла собака, потом опять все стихло.
Тогда я вывел дрожащую Грацию, поднял ее на руки и побежал с ней во весь дух по направлению к лесу. Внезапно вокруг нас начало светлеть и светлеть. Ветер так стремительно погнал облако, что месяц выкатился из-за его шлейфа.
Свист и жужжащий полет! Лучше бы стрела попала в меня! Легкое создание, которое я нес на руках, судорожно схватило меня за шею. Теплая кровь залила меня, а острие стрелы, пронзившей горло дочери канцлера, оцарапало мне щеку. Придушенный хрип, – и Грация умерла.
Я передал тело девушки с рук на руки монне Лизе, следовавшей за мной по пятам, и под пронзительные крики этой легкомысленной женщины добежал, в сопровождении задыхающегося Эшера, до лесу, преследуемый градом стрел.