Иногда бывает, подумал я.
Модест Михайлович встал и сделался квадратным коротконогим человеком, его халат доходил почти до пола. Формирование приязни к нему во мне приостановилось.
— И вот, обратите внимание, этот самый Ипполит Игнатьевич, считающий нас ворами и хапугами, вдруг является с новым, каким-то совсем уж безумным скандалом. А мы, вместо того чтобы тихо его выпроводить, сбросить в районную больницу, укладываем к себе в палату, где каждый койко-день стоит десять тысяч рублей!
— А что он кричал, о чем скандалил?
Модест Михайлович остановился, посмотрел на меня мрачно.
— Знаете, у стариков такое бывает часто, им все время чудится, что их облучают, что за ними вот-вот явятся и украдут инопланетяне. Это тот самый случай. А тут еще и горе…
— Он говорил, что у вас тут работает какая-то установка, и она…
Директор поморщился, ему было явно неловко беседовать о таких нелепых вещах.
— Слава богу, вы все и сами знаете.
— А сколько ему еще валяться?
— Трудно сказать. Состояние стабилизировалось в известном смысле, но он пока недоступен.
— Как это? — вскинулся я.
Директор усмехнулся.
— Нет-нет, посмотреть на него вы можете хоть сейчас, просто он вас, скорей всего, не узнает.
— Но все-таки мы сходим к нему?
— Конечно.
Я был очень доволен собой. Расклад получался для меня идеально подходящим. Старика я нашел, но говорить с ним нельзя, ко мне не подкопаешься, и я через полчаса смогу уже рвануть к Петровичу, выполняя дружеский долг. Прощай, подполковник!
Мы вышли из кабинета.
— А много у вас больных?
— Нет, больных не много. У нас лежат люди, которые могут позволить себе дополнительную заботу о своем здоровье, работающие над своим имиджем, преодолевающие последствия предыдущих перегрузок.
Выводят из запоя, понял я.
— А почему никого не видно? Я вот пока не столкнулся здесь ни с одним пациентом.
— А мы в административной части. Палаты в крыльях здания. Сейчас мы туда пройдем.
Мы подошли к стеклянной стене, директор отпер ее электронным ключом, она как-то осмысленно пискнула, и мы покинули территорию пятидесятых годов.
— А там это специально — в административной зоне? Я имею в виду интерьер?
— Конечно, специально. Кабинет просто антикварен, хватило ума не уничтожать все евроремонтом. Там такие люди заседали! Есть любимая пепельница Микояна, письменный прибор, которым пользовался Устинов — ну, тот маршал. Каждая деревянная панель аутентична. И медведей, и Серова копировали чуть ли не члены Академии художеств.
Чувствовалось, он говорит об этом с удовольствием.
Мы довольно долго шли по тихому ковролиновому коридору, мимо стеклянных, полупрозрачных дверей. За спиной у нас гасли лампочки, впереди загорались.