Повстанчик (Сенч) - страница 8
В сенях народ был. Услыхали приспешники Малухина эти слова, подхватили их и… под ручки молодца удалого. Заявили в комитет, а Малухин сначала позеленел от злости, затем побагровел. Как топнет.
— Взять его в каталажку на высядку! — кричит.
— Это змеево отродье. Видно, знает он чё-то, когда выразился так.
— Связь с отчишком да с братишком держит, не иначе, — вторят приспешники Малухина.
— Все выпытай, — грозит Малухин.
Посадили парнишку в каталажку. Не страшно Ларьке каталажки, а одного он боялся: а ну как битьем его будут пытать и от боли поневоле он выдаст близких ему людей. Не троих-четверых, а десятки теперь он Пахомычевых людей загубит.
Услыхал Димитрий Набоков об аресте Ларьки, приплелся в волость да незаметно в отдушнику каталажную записочку сунул. Пишет:
«Крепись, дружок, не выдавай. Делов нам наделаешь».
Прочел Ларька записку, изжевал, сглотил ее тут же при Димитрие и бодро кивнул ему головой: не выдам-де.
Перед вечером Ларька позвал сторожа старика.
— Дедонька, — по-детски жалобно заплакал он. — У меня брюшко болит, на улку я захотел.
— Ох ты, батюшко мой! — Это ты испужался, оттого, однако. — трясется сторож.
Затолкал Ларька палец в рот, отвернулся от деда и устроил рвоту.
— Дедонька, блевать я хочу… О-а-а!..
Испугался старик, отомкнул, повел Ларьку на улицу. Вышел Ларька на улицу да как даст стрекача, только пятки засверкали. Прямо в камыши пульнул.
— Яшенька… Пострадал и я… Нельзя мне в деревню…
Ларька рассказал Яше с Васей всю свою историю с арестом и побегом. Парни сначала хохотали, а потом им стало жутко.
— Кто теперь вас, троих, наблюдать станет? — говорил уныло новый беглец. — У Пахомыча хлеб вышел, сегодня беспременно нести, а у меня уж силоньки не стает. Домой явиться нельзя: может, караулят уже дома-то. Вы уж поделитесь сегодня каральками с Пахомычем, я уж как-нибудь сползаю на пасеку, а там чё-нибудь придумаем.
Парни только переглянулись.
— Ерой ты у нас будешь, Ларька, — потрепал его по плечу Василий.
Глафира плакала, не осушая глаз, узнав об аресте и побеге Ларьки.
— И третьему доля— скитаться, — говорила она.
— Чтоб ему, этому Колчаку, водой захлебнуться, землей засыпаться. Сокрушил он мое сердечушко.
Прошло три дня. Припасы на рыбалке вышли. И на пасеке ничего нет, и рыбалка голодать должна. Мать боится теперь за ворота ступить. Пришлось Ларьке в глубокую ночь брести к матери. Набрал припасов, успокоил мать, и — на пасеку.
Рассказал Ларька Пахомычу, как у него в каталажке «брюшко заболело», «блевать захотел», и оба, забыв на минуту свою беду, помирали от смеху.