— На всех делянках, значит, понатыкаем хлыстиков! — и Килькман двинул соседа в бок.
— На всех мы пока не сумеем, но большинство вырубок засадим. Начиная с будущего года мы начнем сеять и сажать культуры на всех вырубленных делянках. Мы ничего больше не будем предоставлять в лесу воле случая.
Нугис решил использовать небольшую паузу в речи лесничего и сказал:
— А как будет в Сурру?
— Вы о чем?
— О посадках. Сколько будем сажать и сеять?
Лесничий хитро улыбнулся.
— А сколько бы вы хотели?
Нугису не пришлось думать и вычислять, он точно знал, сколько на его участке незасаженных вырубок. В суррускую чащу нелегко было заманить людей. Питкасте считал, что в тамошних зарослях лес возобновляется естественным путем, и поэтому Сурру почти целиком было предоставлено самому себе да старому Нугису.
— Двадцать гектаров, — сказал он не раздумывая.
— А почему не в объеме всех заброшенных вырубок?
— Всех их и будет двадцать гектаров.
— Двадцать? — Реммельгас подошел к столу и раскрыл толстую книгу. — Должно быть больше.
— Нет, — ответил Нугис и посмотрел в землю. Лесничий, конечно, ему не поверит, у него другие, неверные данные, но Нугиса и насильно не заставили бы объяснять перед всеми, каково на самом деле положение в Сурру. К тому же Питкасте поспешил тут изложить свою теорию естественного прироста.
— Ведь в иных местах лес возобновляется естественным путем. Особенно проворно размножается сосна, то же можно сказать о ели и березе…
— Вы забываете об иве и ольхе, которые размножаются еще быстрее и глушат остальной молодняк.
Снаружи послышалось громкое «тпру!» Нугис угрюмо заворчал — как раз тогда, когда разговор подошел к самому важному и увлекательному, обязательно кто-то должен помешать! Он выглянул в окно и совсем помрачнел. На сегодня серьезный разговор окончен, теперь только и услышишь, что о рубке да пилке, а настоящим лесовикам хоть уши затыкать впору.
— И чего он сюда притащился? — пробормотал он.
А Питкасте воскликнул:
— Ах, черт, поздно приехал! Хотел бы я на него посмотреть во время Реммельгасовой проповеди!
И, предвкушая развлечение, Питкасте с откровенным торжеством уставился на дверь: дескать, посмотрим, на какой лад теперь запоют эти двое.
Осмус приехал на легких дрожках. Гнедой жеребец в упряжке был чистый огонь. Хозяин одергивал и улещивал коня, привязывая его к коновязи, но тот расшвыривал копытами гравий и протяжно, заливисто ржал. Конь был настолько горячий, что использовать его как тягловую силу не представлялось возможным, и потому Осмус взял его в свое личное пользование. «Надо прогуливать скотину», — говаривал он, и на это было трудно что-нибудь возразить.