Одним из решающих факторов, определивших направление прорыва немецких войск, стали эффективные действия немецкой воздушной разведки. Экипажи разведывательных самолетов, несомненно, обратили внимание на то, что советские позиции в районе реки Псёл и станции Прохоровка были не полностью оборудованы и что этот рубеж занимали относительно малочисленные части. Данные обстоятельства и решил использовать Манштейн.
Но это было не совсем так. Гвардейские 5-я общевойсковая и 5-я танковая армии уже 7 июля быстрым маршем начали перебрасываться к Прохоровке. Танкистам генерала Ротмистрова предстояло преодолеть более 250 километров, что представлялось весьма трудной и необычной задачей, усложнявшейся еще и опасностью налетов люфтваффе. Именно поэтому генерал Конев лично на самолете По-2 с воздуха наблюдал за первым этапом марша.
По воспоминаниям Ротмистрова, обеспечению ПВО танковой армии на марше уделялось исключительно большое внимание. Опасаясь, что германская авиация разбомбит эшелоны или железнодорожные мосты, командование отказалось от использования железной дороги при переброске танков на столь большое расстояние. Решили также не прятать танковые колонны в лесах с наступлением рассвета, а совершать марш круглосуточно. Командарм специально запросил у Сталина обеспечение прикрытия передвижения танкистов сильными патрулями истребителей и получил «добро».
11 июля 3-й танковый корпус в ожесточенных боях сумел пробить «брешь на север» в советской обороне. В этот день немецкие танкисты устремились от Мелихово к станции Прохоровка с юга, заняв плацдарм общей площадью более 60 квадратных километров. Поздним вечером около семидесяти немецких танков ворвались в населенный пункт Ржавец. Западнее Прохоровки наши соединения не позволили эсэсовцам развить успех, но обстановка оставалась предельно сложной. Генерал Ватутин решил разгромить соединения 2-го танкового корпуса СС и ликвидировать возникший прорыв.
Но ни один штабной план еще никогда не выдерживал столкновения с реальностью.
Советское командование приняло решение ударить немцам именно во фланг, а не в лоб, считая, что так скорее можно дезорганизовать наступление танкового корпуса СС и самим потом перейти в контрнаступление. Но и немцы тоже решили ударить по нашему флангу, только левому, то есть на восток. Случилось так, что решения обоих командований противоборствующих сторон совпали, что и привело к встречному танковому бою.
* * *
Под крыльями остроносых истребителей сотни бронированных монстров сошлись в смертельной битве. Здесь сейчас решалась судьба всей войны. Наши танки были в очень тяжелом положении. Немецкие «Панцеры» имели более мощные пушки и броню, чем наши «тридцатьчетверки», составляющие основу танковых войск. Гитлеровские «звери» расстреливали их с полутора километров. А большинству наших боевых машин нужно было подойти метров на 300–350. И немногие смогли преодолеть эти смертельные метры. И тем не менее советские танкисты и артиллеристы не сдавались, а яростно контратаковали врага! Встречный бой превратился в своеобразную «танковую рукопашную», где нередко наши машины таранили бронированных «зверей» «Панцерваффе»!