Во-первых, в ряде областей гуманитарных наук исследователи пытаются математизировать теоретические построения. Наиболее ярко эта тенденция проявляется в гуманитарном структурализме. В гуманитарные науки математика вошла примерно в 50–60-е гг. XX в., «каналом входа» стала структурная лингвистика. Лингвисты, как и представители других наук, видели в математике средство сделать свою науку строгой, а результат исследования воспроизводимым. Лингвисты начали изучать математику и сотрудничать с математиками. Связь математики и лингвистики естественным образом вырастает из определения математики как языка, где язык, в свою очередь, понимается как совокупность абстрактных форм – структур. Используя математические понятия, лингвисты предприняли попытку дать строгие определения понятий своей науки и построить модели, позволяющие анализировать процессы порождения смысла в тексте. Во многом именно через структурную лингвистику структурализм и, соответственно, математическая модель исследований начинают проникать в историю, психологию, социологию. Математика понимается при этом не как наука, предлагающая сугубо количественные методы анализа, а как наука, для которой безразлична материальная природа объектов и важна лишь система отношений (структура), которая задает способ их существования.
Структурализм, распространяя языковую модель на всю область социальных явлений, в известном смысле пытается построить «исчисление» культуры. Объективно существующие социальные структуры образуют ткань социальной реальности, так же как математические структуры образуют ткань мира в целом. Человек при таком подходе оказывается не более чем функцией структуры. Правомерность такого способа гуманитарного познания вызвала большие сомнения в среде гуманитариев, стремившихся сохранить не поддающиеся исчислению признаки индивидуальности, духовности и свободы воли человека.
Впрочем, при построении социально-гуманитарных структур возникали и чисто технические трудности. Так, например, формула «отца структурной антропологии» К. Леви-Стросса оказалась чересчур сложной. Социальные явления требуют учета такого большого количества параметров, что получаемые модели зачастую оказываются слишком громоздкими и поэтому не могут быть эффективным инструментом исследования.
Во-вторых, гуманитарные науки в XX в. придерживаются установки, что наука должна опираться на факты, основанием для теории должна стать эмпирическая работа, а не пустое умозрение. Гуманитарное знание уходит от построения глобальных теорий и всеохватывающих схем для того, чтобы восстановить облик целого через тщательную работу с небольшими фрагментами эмпирически данного, подобно тому, как это делает археолог. Гуманитарий должен научиться ставить вопросы так, чтобы работа с эмпирическим материалом позволяла делать теоретические обобщения. В результате биографический анализ становится историей типов социального поведения, политическая история – историей политической культуры, событие выступает как эпифеномен социальной структуры. Тем самым, гуманитарная наука при построении теоретического уровня исследования смыкается с социальными науками.