- Он грешен, - решил Шипе-Тотек и, перекинув кота из правой руки в левую, достал инструмент.
Йося только сглотнул, когда тонкое лезвие вспороло кошачье брюхо. Шкуру Шипе-Тотек содрал за полторы минуты и, закинув на плечо, отшвырнул голое кошачье тело.
Коснувшись земли, Ублюдок ожил и с диким мявом бросился прочь. Вот тогда-то Йосю и стошнило. Правда, после, вытирая рот заляпанным кровью рукавом, Йося подумал, что блевать при людях нехорошо: пророку следует быть выдержанным.
Аннетке новый бог не понравился. Во-первых, он был страшен. Во-вторых, от него воняло тухлой рыбой. Точно также пахло от старосты, когда тот впервые задрал подол Аннеткиной рубахи и навалился, прижимаясь губами к губам. А потом еще и язык в рот протолкнул, мертвый и скользкий. Было противно.
А потом и кот этот несчастный...
Вспомнив про Ублюдка, Аннетка совсем расстроилась. Кот прокрался на кухню и забился в угол. Там и сидел, постепенно зарастая пылью. И только желтые глаза посверкивали, точь-в-точь золотые монеты, что староста дал за молчание.
Монеты Аннетка хранила, как и расшитый бисером поясок, который принес мельник. Или булавку с синим камушком - подарок мясника. Было еще колечко от булочника, горсть мелочей и нож из белой-белой кости. В Аннеткиной шкатулке места хватало всем и еще оставалось. Поэтому, когда в дверь постучали, Аннетка открыла и взяла из потной ладони Гонцо лисий хвост.
Хвост хотя бы мягким был.
Гонцо возился долго. Был неумел и утомителен, а еще Ублюдок, увидев рыжий мех, выполз из укрытия и уселся прямо на столе. Запылившийся, он выглядел жалко, и Гонцо, заприметив кота, заорал и одновременно задергался, точно его молнией шибануло.
Зато ушел быстро.
Аннетка же, натянув рубашку, сказала:
- Кис-кис. Иди сюда.
Ублюдок зажмурился и заплакал. И Аннетка тоже заплакала, обнявши рыжий лисий хвост, смысла в котором было не больше, чем в прочих подарках.
Разве что нож являлся исключением. Хороший нож. Острый. Из белой-белой, живой кости сделанный. И самое странное, что Аннетка не помнила, кто и когда принес ей нож.
Наверное, это случилось очень давно.
Шипе-Тотек сидел на алтаре и смотрел на крест. За долгие годы хранения крест несколько окислился, а с перекладины грязным бельем свисала паутина. Книга, лежавшая на мраморной колонне-постаменте, пребывала в состоянии куда более плачевном. Прогрызенные насквозь страницы пожелтели, а чернила, напротив, выцвели.
Оставшиеся складывались в текст, смысл которого был не понятен Шипе-Тотеку.
- Богу судить мир, - прочел он и погладил кошачью шкуру. - Богу судить мир. Я бог.