В третий из безымянных дней Шипе-Тотек спустился в долину. Был он столь худ, что кожа присохла к черепу, обрисовывая все бугры и впадины. На спине она треснула, и белые позвонки выглядывали из разрыва, точно личинки из куска гнилого мяса. Плащ Шипе-Тотека зиял прорехами, но инструмент был цел, а в груди по-прежнему бодро стучали целых три сердца. Данное обстоятельство впоследствии и позволило Йосе Беленькому по кличке Удод назвать Шипе-Тотека очень сердечным богом.
В тот день Йося, конечно, не знал, как оно выйдет и вообще о будущем думал мало: его больше заботило прошлое, а в частности - ноющие ребра и выбитый зуб. Причем осколок зуба болтался в десне, причиняя воистину адские мучения. А ребра напоминали, о том, чего бы Йося забыл с превеликим своим удовольствием, да только знал: забыть не выйдет. Гонцо, урод прыщеватый, всенепременно растреплется. Если же случится такое, что Гонцо промолчит, то растреплются другие. И весь поселок узнает, как Йосю в нужник головой макали. Но разве ж Йося виноват в чем?
Нет. Да только не докажешь.
Он потрогал языком осколок зуба, и десну полоснуло огнем. Подавив стон, Йося подумал, что самое лучшее для него будет воспользоваться советом Гонцо и сгинуть в Разломе.
Мысль показалась неожиданно здравой и даже привлекательной. А чего? Один шаг и конец мучениям. Можно и глаза закрыть, чтоб не видеть сочащейся желтым паром дыры. И нос зажать: вонял пар неимоверно.
Вот Йося к Разлому и пошел.
А Шипе-Тотек из Разлома вышел. Так они и встретились.
- Ты кто? - спросил Йося, облизав распухшую губу.
- Я - бог, - ответил Шипе-Тотек и наклонился к человеку, разглядывая.
- Настоящий что ли?
Шипе-Тотек развел руки, и грудь его раскрылась, точно Аннеткина проклятая шкатулка. Внутри, правда, не монетки с колечками лежали, а нечто серое, грязное и явно живое. Оно копошилось, то пузырями вспучиваясь, то выплевывая венчики бледных щупалец. Щупальца облизывали три сосуда из толстого стекла. Внутри их в розоватой жиже плавали сердца.
Обыкновенные такие сердца, похожие на свиные, только поменьше. Сердца стучали, щупальца дергались, Шипе-Тотек ждал.
- Это хорошо, - сказал Йося и, снова потрогав языком десну, поинтересовался: - А ты добрый бог или злой?
- Я - бог.
И сердца ухнули одновременно, подтверждая, что так оно и есть.
- И что ты можешь?
- Все. Я же бог.
Тогда Йося принялся думать, что ему делать с богом. А Шипе-Тотек не думал: он ждал.
Гонцо, конечно, подозревал, что Аннетка - сука распоследняя, а теперь вот убедился. Она стояла, упершись руками в стену, и охала, подмахивая Шошке-мяснику задом. Зад был широким, что конский круп, и белым. Руки мясника шлепали и мяли его, подзадоривая Аннетку, и вызывая у Гонцо томление в паху.