— Почему же тогда, в лесу, не по-русски говорили? — заколебался Ленька.
— А так. У нас свой язык.
— Какой свой?
— Экой ты неверный! Вепсы мы. Чухари. Не слыхал?
— Не-ет…
— Видишь, мы по-русскому можем, только свой язык ловшее выходит. — Старик склонился над Ленькой. — Гляди-ко ты, какой шкилет стал! Ладно, на дорожку выбрел. Мы там сено ходим делать. Смотрим — лежишь. Потом прыгнул, потом опять лежишь. Видим, совсем худо у тебя. Вот и принесли с дедком Антипом. Сесть-то хоть можешь?
— Могу.
Ленька напрягся, но лишь оторвал от подушки тяжелую голову.
— Совсем худой! — Старик помог ему сесть, подложил за спину подушку. — Митька, принеси-ка парню поесть!..
Митька, тот самый подросток, что сидел на подоконнике, мигом выбежал из комнаты.
— Это мой внук, — пояснил дед. — А ты откуль будешь? Чей?
— Ничей, — ответил Ленька. — Сирота.
Он впервые назвал себя этим холодным, неприютным словом.
Дед вздохнул.
— Время худой… Сироты много. Потому война… Тебя как звать?
Ленька назвался.
— Егоров? Погоди, Егоровы в Пустынке есть. Не из Пустынки ли будешь?
— Нет. Я из-под Ленинграда.
— Ну! Ай-вай-вай… — Старик покачал седой головой. — Совсем далеко. Как же ты в наш край попал? Лес большой, деревни нету, силы нету… Как попал?
Ленька начал рассказывать о налете фашистов на колонну эвакуированных детдомовцев, но тут Митька принес горшок молока да большой ломоть хлеба, и рассказ пришлось прервать.
Когда горшок опустел и с одеяла были собраны последние крошки, Ленька сказал:
— Еще бы маленечко…
— Боле нельзя. Худо будет. Брюху тяжело будет… Вот лежи, потом снова можно.
Старик что-то сказал внуку на своем языке и вышел. Ленька и Митя остались одни.
— А что, в вашей деревне все… ну, эти…
— Вепсы? — подсказал Митя. — Все.
— Интересно. А я даже и не знал, что есть такой народ.
— Вепсов мало, потому и не знал. Книжек о них тоже нету.
— Скажи, как по-вашему «фронт»? — спросил Ленька после некоторого молчания.
— Так и есть — фронт. Это же нерусское слово. Оно на многих языках так.
— Ну, а «человек»?
— Ри́стит.
Ленька слабо улыбнулся.
— Чудно́!.. А «рука»?
— Кя́зи.
— А скажи: «Я хочу есть».
— Ми́на сёда та́хтойнь, — послушно перевел Митя.
— Мина сида тахтон, — пролопотал Ленька и умоляюще заглянул в голубоватые глаза Мити.
Тот смутился:
— Обожди еще… Много сразу нельзя.
— А как по-вашему «маленько»?
— Вя́хейне.
— Дай… вяхине, — совсем тихо сказал Ленька. — Хоть чуть-чуть!..
Кажется, за все дни блужданий в лесу он не испытывал такого мучительного голода, как сейчас!
Митя сдался. Он вышел в другую половину дома и скоро принес небольшой кусочек хлеба и полкружки молока.