В штабе Киевского военного округа Рубанов застал генерал–лейтенанта Карасса.
В отличие от Клейгельса, тот почтительно поздоровался за руку, удивлённо разглядывая форму одежды царского генерал–адьютанта.
— Клейгельс передал свою власть и полномочия военному начальству, — доложил Рубанову. — А именно — мне. Так как временно занимаю должность начальника военного округа. Но вот не счёл нужным ознакомить с состоянием дел, и представить личному составу администрации и полицейскому начальству. Посему нахожусь в весьма затруднительном положении. Сказав на прощание, что фамилия полицмейстера Цихоцкий, и произнеся сакраментальное: «Хотя я человек известных форм», исчез в неизвестном направлении, устранив свои формы от всех дел, — с удивлением воззрился на генеральский китель без погон, когда вестовой принял у Рубанова верхнюю одежду.
— Цитируя Салтыкова—Щедрина: «Комплекция у него каверзная…», — пошутил Рубанов.
Посмеялись.
— Прошу, закуривайте. Вот сигары, — предложил Максиму Акимовичу. — Своей властью поставил командира корпуса генерала Драке отправлять обязанности начальника охраны города. Вот потому–то, на данный момент, у нас существуют неопределённые взаимоотношения между военными и гражданскими властями. Боюсь, неясность положения повлечёт за собой общее расстройство в служебной деятельности. Я даже не знаком с объёмом своих полномочий, — стал жаловаться Рубанову, надеясь на его официальную подсказку, а может и руководство к действию. — Ко мне сегодня идут депутации. Одни требуют удаления из города войск. Другие — отдать команду стрелять…
«Я не имею права высказывать своё мнение. Скорее всего, он воспримет его как приказ, — попрощавшись с генералом, вновь поехал в пролётке по городу. — Как жаль — не Драгомиров генерал–губернатор. Он бы этого не допустил. Восприняли свободу — как вседозволенность. То же самое произошло и с автономией высших учебных заведений», — раздумывал над случившимися событиями, став свидетелем того, как у здания Думы бездейственно стояла полиция и рота пехоты.
А в Думе и рядом творилась просто вакханалия, под руководством гласного Шефтеля, кричащего из окна:
— Мы дали вам бога, дадим и царя… Теперь я ваш ца–арь!
У Максима Акимовича от ненависти сжались кулаки.
Тут подвалила из университета ещё одна галдящая толпа.
— Ваше превосходительство, одни евреи, что ли, в Киеве проживают? — глядел на несущих какого–то кучерявого довольного субъекта студентов.
— Только что мы освободили присяжного поверенного Ратнера, — указывая на довольного субъекта, картаво заорал с глазами навыкате, носатый брюнет. — Граждане, Николашке — каюк! — исчез он в думской зале, вскоре появившись на балконе, и принявшись рвать стоявшие там царские портреты.