Руби сделала еще один глоточек своего жиденького чая и вдруг расплакалась. Она оперлась локтями на стол и схватилась руками за голову.
– Прости меня, мама, – произнесла она, подняв глаза на Шелли. – Мне ужасно жаль, что ты была так несчастлива. Прости меня.
Мать взяла Руби за руку и с улыбкой низко склонилась к ней.
– Но разве ты сама не видишь? Сейчас-то все хорошо. Я счастлива. У меня есть друзья, есть мой сад, я все время куда-нибудь хожу.
Руби зарыдала еще сильнее.
– Слишком по-о-о-здно! Тебе нужно было быть счастливой раньше! Тогда бы я не испугалась быть матерью-одиночкой! А сейчас слишком поздно!
Шелли растерянно смотрела на дочь, пытаясь понять, что та имеет в виду. Она не чувствовала себя обиженной, просто ей было очень грустно.
– Но, дорогая, ты совсем не такая, как я! И если бы ты захотела стать матерью-одиночкой, у тебя все было бы совершенно по-другому.
Руби вскочила со своего стула; по ее щекам катились слезы, голос был сдавленным и дрожал.
– Я такая же, как ты. Люблю чай, все время пребываю в депрессии, подолгу валяюсь в кровати, много пла́чу, и еще я очень и очень одинока.
Мать Руби тоже встала и положила руки ей на плечи.
– Ну, если ты на меня похожа, тогда делай так, как сделала я. Ступай к врачу, и пусть он подберет тебе хороший антидепрессант. Лично мне помог лексапро.
Руби с удивлением уставилась на мать.
– Что?
– Последний год я сижу на антидепрессантах. Это изменило мою жизнь.
– Ты… что? – запинаясь, переспросила Руби, с трудом пытаясь переварить неожиданную новость.
– Нет причин страдать от депрессии. По крайней мере, достойной причины. Тебе тоже нужно получить свой рецепт.
Руби снова села за кухонный стол. Это было для нее настоящим шоком. Даже после бесчисленных ночей в слезах и нескончаемых дней, когда она была не в состоянии заставить себя встать с кровати, она никогда не рассматривала варианта с антидепрессантами. Это ей как-то в голову не приходило. А ее неискушенная мать, живущая в провинции, обошла ее в этом вопросе.
Остаток дня Руби просидела у матери на кухне. Она плакала, рассказывая ей об инъекциях гормонов, о том, как тяжело ей было пройти через это, о том, как она вспоминала, какой несчастной ей запомнилась мать, и как это заставило ее уйти прямо из кабинета врача. Теперь уже настала очередь Шелли лить слезы.
– Прости меня. Прости, мне нужно было тщательнее скрывать то, как мне было тяжело. Мне очень жаль…
Руби продолжала плакать.
– Ты не виновата. Как можно было скрыть такое? А ты старалась, я знаю. Правда.
– Да. Но очень жаль, что никто мне тогда не подсказал…