Мать велела Эрхаю не тревожиться: семья Чжу понимает, что к чему, они сами боятся, что из-за Сяохуань Чжаны потребуют развода.
— С чего разводиться-то? — Эрхай кипятился, верблюжьи глаза глядели почти не устало.
— Кто сказал разводиться? Разве мы бесстыжие люди? — тараторила мать. — Я тебе толкую, что у семьи Чжу четыре дочери, Сяохуань замужем удачней всех, и ее родители сами нас с тобой побаиваются.
Сначала Сяохуань Эрхаю вовсе не нравилась, но уговор есть уговор, и ему пришлось на ней жениться. Было даже такое, что он затаил злобу на жену, — оказалось, у нее в документах подделанный год рождения. После свадьбы однокашник Эрхая из села Сяохуань рассказал, что молодая его жена, оказывается, засиделась в девках: из-за ее вздорного характера семья Чжу долго не могла выдать дочь замуж — все знали, что Сяохуань любит поскандалить, никто не хотел на такой жениться. Родители побоялись, что дочь останется старой девой, и урезали ей возраст на два года. Эрхай не помнил, когда полюбил Сяохуань. Она свое дело знала: на второй месяц после свадьбы уже понесла. На четвертом-пятом месяце повитуха в Аньпине обещала: будет сын — по пояснице, по животу видно. С тех пор и Эрхай, и мать, и даже начальник Чжан терпели вздорный характер Сяохуань, да не просто терпели, а, лукаво посмеиваясь, нахваливали невестку.
Дурной нрав Сяохуань вдруг переменился после того, как она потеряла ребенка. Недоношенный, семимесячный, он был размером с годовалого младенца и такой же целенький. Эрхай сам почти ничего не помнил, он знал все по рассказам матери, родни и друзей: они снова и снова повторяли ему, как Сяохуань наткнулась на четырех японских солдат, как ее подружки бросились врассыпную, как она вскарабкалась на вола, что пасся у дороги, — но разве вол с нею на спине мог убежать от японских солдат? Так и непонятно, за кем должок: за японцами или за тем волом — это он на бегу вскинул зад и отбросил Сяохуань на чжан с лишним вверх и в сторону — так у нее до срока начались роды.
Лучше всего Эрхай помнил ее кровь. Кровь Сяохуань носили из палаты тазами, и врач уездной больницы тоже оказался с ног до головы одет в ее кровь. Разведя в сторону багровые руки, он стоял перед старшими Чжанами с Эрхаем:
— Решайте, кого спасать — мать или дитя.
Эрхай ответил:
— Мать.
Родители молчали. Врач все стоял на месте; взглянув на Эрхая, он тихо предупредил, что если спасти Сяохуань, она больше не сможет родить, у нее там живого места не осталось.
— Тогда спасайте дитя, — вставила старуха.
Эрхай прокричал уходящему доктору: