— В трезвом виде ты так боишься показаться хвастуном, что вообще помалкиваешь о своей лондонской жизни. А стоит тебе выпить, и тебя начинает вдруг ужасно беспокоить, что ты не живешь так, как им почему-то хочется, и ты начинаешь ронять намеки относительно событий, которых никогда и не было — не врешь, нет, — и, естественно, в конце концов запутываешься. И тем не менее ты рвешься туда, как дитя к материнской груди. Не понимаю я этого.
— А я, думаешь, понимаю. — Дуглас мог бы сильно удлинить список ее горестей и своих мерзостей. — Но все-таки я к ним ко всем привязан, — сказал он, — и хорохориться начинаю потому, что встречи наши всегда бывают сумбурны — на вечеринке, на балу, на каком-нибудь торжестве, у меня тут же возникает чувство, что я сильно отстал от их повседневной жизни, не в курсе местных дел и сплетен, а ведь такие мелочи и содействуют дружескому общению. И я готов терпеть их нападки и насмешки, потому что к ним привязан.
— Ты романтизируешь их.
— Ничуть! Просто, когда я смотрю на них — сколько их всего? — человек десять моих сверстников: учителя, бухгалтеры и тому подобное, два или три владельца небольших лавок; большинство из них — подавляющее большинство — прочно, по всей видимости, женаты, довольны своей семейной жизнью, довольны своей работой. В них есть какая-то цельность. У них находится время на увлечения, на занятия спортом. Они много делают для общества. Взять хотя бы этот клуб. Учителя физкультуры возят детей на состязания в другие города, на матчи между знаменитыми командами в Эдинбурге и Лондоне, другие устраивают рождественское угощенье для пенсионеров, ну и тому подобное… принимают участие в работе муниципалитета или «Гражданского Треста»[3]. Помимо всего этого, они держатся вместе, их связывает дружба людей, которые знают друг друга вдоль и поперек. Теперь все изменилось. Когда-то, гласит предание, молодой провинциал или провинциалка стремились к огням больших городов потому, что их манили обилие светских развлечений и возможность легкой наживы. Но за последние двадцать лет, как утверждают некоторые, жизнь молодежи в провинции складывается куда лучше, чем в больших городах: столько же, если не больше, увеселительных прогулок на машине, вечеринок, ночные рестораны, путешествия, клубы, званые обеды… а жилищные условия лучше; и то же можно сказать о школах, больницах и прочих жизненных благах. Заработки приблизительно те же. При посредстве газет, радио и телевидения они получают точно ту же информацию, так что, за исключением возможности посещать театры Вест-Энда — а многие ли в Лондоне могут себе это позволить, — они живут гораздо лучше. Впервые в истории, пожалуй, это мы, пираты, мы, искатели приключений, оказались проигравшими. Нужно было нам крепко держаться за свое место. Возможно, я и романтизирую их, но совсем чуть-чуть. Вот завидовать я, пожалуй, завидую. Я уехал, и я преуспел — таково впечатление, которое я создаю, и так считают