— По этой разоренной дороге?
— Но она и в самом деле самая короткая.
— Пригласите доктора Ювана, пусть срочно явится.
Император подобрал с пола карты и свои планы походов на Россию, Турцию, Центральную Азию, Индию. Обстоятельства ставили крест на его мечтах. Он взвешивал аргументы каждого. Неужели придется запереться в Смоленске и стать там на зимние квартиры? В этих раздумьях его застал вошедший Юван.
— Юван, чертов шарлатан, приготовьте мне то, о чем мы с вами говорили.
— Этой ночью?
Император требовал яд, придуманный когда-то Кабанисом[6] для Коннорсе[7], и состав которого восстановил его парижский врач Корвизар[8]: опий, белладонна, чемерица… Он будет носить мешочек с этой смесью под шерстяным жилетом. Узнай его этим утром казачий офицер, то непременно попытался бы взять в плен. А что дальше? Отправили бы в железной клетке в Петербург? Такое может повториться, а он не желал попадать в руки русских живым.
Людская река повернула на север, чтобы выйти на дорогу, по которой в начале осени они шли в противоположном направлении. Ветер становился все холоднее, и люди закутывались, кто во что мог. Д’Эрбини надел под плащ подстежку на лисьем меху. Полен где-то раздобыл красный капор с горностаевой отделкой, поверх которого надел шапку, и в таком был похож на прелата. Люди и лошади медленно брели вдоль высившихся стеной угрюмых темно-зеленых елей и сбросивших листву берез.
— Господин капитан, — озабоченно сказал слуга, подгоняя своего осла к лошади хозяина, — мне кажется, что мы едем по кругу.
— Успокойся! Или ты считаешь себя умнее императора?
— Я пытаюсь понять, господин капитан.
— Он в здравом уме.
— Мы уже десять дней в дороге, а отъехали всего на двенадцать или тринадцать лье от Москвы.
— С чего ты взял?
— Узнаю эту местность…
Дорога вывела их к реке, которую предстояло перейти вброд по пояс в ледяной воде. Артиллерия уже начала переправу. Колеса пушек вязли в илистом дне, и солдаты, стоя по колено в студеной воде, помогали лошадям вытаскивать на берег тяжелые орудия. И все же несколько пушек пришлось отцепить и бросить в реке после безуспешных попыток выкатить их на берег.
Д’Эрбини тоже начал узнавать местность: они подходили к Бородино. Повсюду были видны истерзанные, обломанные деревья, перепаханные ядрами холмы и поля. Показались небольшие покатые высотки, где русские построили свои оборонительные редуты. Опрокинутые палисады и обрушившиеся брустверы напоминали братские могилы. Пожухлая солома не скрывала страшных следов сражения. Драгуны то и дело спотыкались, наступая то на каску, то на кирасу, то на разбитое кадло полкового барабана, и от этого в холодном воздухе стоял неприятный металлический лязг. Когда капитан спешился, чтобы дать коню передохнуть, послышался хруст, и ему показалось, что он наступил на сухой валежник. Однако под ногами у него хрустели кости. Тысячи тел стали добычей ворон, которые с хриплым карканьем тяжело поднимались в воздух по мере приближения колонны. Уцелевших в сражении солдат, проходивших мимо одного из редутов, приветствовали обглоданные и уже побелевшие кости их бывших соратников, которым повезло меньше. Один из них, прикрытый лохмотьями серой шинели, в сапогах и каске со сломанным султаном, был приколот пикой к березе и мрачно скалился, глядя на живых пустыми глазницами. Никто не хотел здесь задерживаться. Опустив головы, солдаты продолжали свой путь.