Константин посмотрел на него и со вздохом попросил:
— Ну хоть на эти три-четыре дня отсрочку мне дай.
Малой согласно кивнул. Князь вяло улыбнулся и благодарно хлопнул его по плечу, а пройдя в терем, сел и закрыл лицо руками. Теперь получалось, что не просто ночь распростерла над ним свои зловещие крылья, но Ночь с большой буквы. Эдакая великая, необъятная, которая невесть сколько продлится, неведомо когда закончится и вообще сменится ли хоть когда-нибудь на рассвет. Во всяком случае, касаемо личного, тут ему уже сейчас было понятно — НИКОГДА. А что до всего остального, то и тут прогноз был малоутешительным — ох как нескоро, да и то навряд ли…
* * *
Хошь и носиша князь Константин крест на груди, да в сердце своем его не имеша, ибо бысть он язычник втайне, яко же и его воеводы, кои не токмо в жизни своея, но и в смерти обряды черные твориша, дабы не позабыша их диавол и в царствие свое забраша.
Константин же не токмо дозволяша те обряды учиняти, но и сам на них пришед всякий раз. Слыхано же мною от праведной жизни Варфоломея, кой сам тому видоком бысть, яко в пламеньи поганом сжег сей безбожник тело усопшега Ратьши-богоотступника, не даша грешнику ни исповедатися, ни покаятися во гресех своих. И видоки те воочию зрели, яко сам диавол на землю сошед и оную грешную душу забраша, да из кострища бесовскага во пламень адов вверз.
Тако же оный князь поступаша и с десятиной церковнай на помин души, сказывая: «Ежели не заповедаша мрущий церкви толику, несть ей ни куны». Допрежь же всяко было, и все отдаваша люд добр, и половину, и треть, но ежели и нисколь не поведаша о том тот, кто ушед, все едино — аже десятую долю завсегда.
Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 г.
Издание Российской академии наук, Рязань, 1817 г.
* * *
И повелеша княже Константине тако: «Да буде все по слову мрущега, ибо последняя воля уходящего свята, какой она ни бысть. Не нам ее меняти, но богу в горних высях судити оную и яко он повелит, тако и свершится по слову его».
Из Владимиро-Пименовской летописи 1256 г.
Издание Российской академии наук, Рязань, 1760 г.
* * *
И еще один пример явной пристрастности летописца. На сей раз в роли такового выступает Филарет из Суздаля. С трудом верится, как это утверждается в его летописи, что Константин не только принимал участие в языческих обрядах, но и карал тех, кто протестовал против них. Мало убеждает и ссылка на безвестного видока Варфоломея. Сдается, что это как раз один из тех случаев, когда летописец перегнул палку в своей ненависти, как нередко перегибал ее в восхвалении добродетелей рязанского князя инок Пимен.