с мешком за плечами, в котором собрано все его богатство. Как ты мыслишь, почтеннейший, — обращался он к одному из самых старых и беднее всех одетых. — Сумеет ли богач пройти через него с такой ношей за плечами?
Тот, приосанившись, степенно отвечал:
— Я думаю, что ему никогда не пройти этого моста.
— Седины убелили твои волосы, а тяжкий труд согнул твою спину, но купцы, старейшины и имамы не сумели отобрать у тебя твой острый ум, уважаемый. И ты необычайно мудро ответил, за что тебе низкий поклон. — Убайдулла, прижав руку к груди, склонял голову перед стариком и тут же продолжал:
— Неважно, какое из мест каждый из вас считает более святым[151], ибо все вы истинные правоверные, у которых достаточно разума, чтобы прислушаться к пророческим словам, а значит — братья. Скажу об ином. По известному поверью, мы пересекаем этот мост, сидя на спине животного, принесенного в жертву, но никому не ведомо, удастся ли преодолеть его. Однако я знаю способ, который позволит сделать это наверняка. Животное глупо, пройти через мост надо, сидя на спине человека неправедного и лживого. Готовы ли братья принести эту жертву всеслышащему?!
Горящий взгляд проповедника впивался в самую душу каждого из его слушателей, завораживая людей, полностью подчиняя их своей воле, и в то же время вдохновляя на великие дела и вселяя уверенность, что все будет хорошо.
Ни глава города — старый Рашид ибн Абд ал-Ма-лик, ни прочие старейшины, убаюканные внешним спокойствием и увлеченные подсчетом торговых прибылей, как-то не заметили первоначального этапа этих проповедей, когда можно было что-то исправить. Когда очнулись — стало уже поздно.
В то время, как Вячеслав был уже в Крыму, в символическую ночь фатху мекка[152] проповедник вопросил, готовы ли они очистить свой родной город Темир-Капи[153] от нечестивцев, разжиревших на их горе и бедах, точно так же, как в эту же самую ночь на восьмом году хиджры[154] был очищен от идолов главный храм Мекки — священная Кааба? Единодушное молчание было самым красноречивым ответом. Ядовитые зерна ненависти взошли в людских сердцах, и они готовы были на все.
Вот только многие мекканцы в тот день стали мусульманами, а теперь многим дербентцам предстояло стать жертвами.
Чтобы усилить впечатление и добавить символики, о сроках начала восстания Убейдулла сообщил не сразу, а через неделю, в ночь лейлят аль-кадр[155], то есть «ночь предопределений». Он сказал, что сам Джабраил[156] передал ему повеление аллаха принести великую жертву всемогущему в день уразабайрам[157]. А помогать истинно верующим прилетит Азраил