Саске гладит мою спину там, где сквозь ткань можно прочувствовать узорчатый шрам в виде трех игральных карт. И мы имеем счастье слушать, как пищит несчастная зарядка на полочке у кровати.
– Успокойся, – он целует меня куда попало, куда получается, то в ухо, то в висок, то в глаз, специально отвлекая от переживаний, навеянных сказанными словами.
Я не хочу, чтобы это заканчивалось. У меня ведь тоже нет никого ближе и важнее, черт подери.
– Спасибо. Ты всегда дарил отличные подарки, но в этом году превзошел сам себя.
Сердце щемит и, наконец-то, я могу поцеловать Саске как следует. Непринужденное касание быстро переходит в требовательное, злое. Укусы и ласка, как всегда, вперемешку, беспорядочно, привычно.
Сладко.
– Пойдем поедим? Праздничный обед, все дела.
– Просто признай, что ты все это время думал о еде. Я тут распинаюсь, несу какую-то чушь, а ты как всегда!
– Я достаточно многофункционален, чтобы меня хватало на всё.
– Обжора, – фырчит Саске, но интонации слишком уж довольные, чтобы я поверил оскорбленному виду.
***
Она такая бледная. Совсем-совсем. Почти фарфоровая кукла. И янтарные глаза в обрамлении густых темных ресниц выглядят нестерпимо яркими на фоне светлой, матовой кожи.
Мудрые, спокойные, внимательные. Понимающие.
– Привет, – тихонько выдыхаю я.
– Привет, – так же неслышимо произносит Хаюми.
У нее на руках самым спокойным сном в мире спит ребенок.
После короткого кивка подхожу ближе и медленно сажусь на стул для гостей, стараясь не создавать ни одного лишнего шороха.
Она такая красивая…
Маленькая, просто крошечная. Малюсенькие розовые губы чуть приоткрыты и светлые ресницы подрагивают, видимо, девочке снится что-то необыкновенное.
Магия жизни, как она есть, во всей своей непорочной, чистой красоте.
– Я решила назвать ее Наруко, – серьезно говорит Конан, и когда я испуганно поднимаю взгляд, добавляет:
– Она дрыхнет, как слон – пушечным выстрелом не разбудишь. Так что не делай такое лицо.
– Извини.
Мы усмехаемся друг другу. Напряжение полностью рассеивается.
– Я благодарна тебе, Узумаки. Кто бы мог подумать, что всё так обернется.
– Я не сделал ничего особенного.
– Сделал. Ты был. Этого достаточно, чтобы человек изменился и поверил в чудеса. Теперь я это знаю.
– Было бы замечательно, если эти слова оказались правдой.
– Слушай, у тебя ведь день рождения? – осторожно поддержав дочку одной рукой, Конан убирает каштановую прядь за ухо.
– Ага. Недалеко мы с Наруко ушли, забавно даже.
– И Саске тут?
– Он решил дать нам время побыть вдвоем. Ну, то есть, втроем. Он лучше других знает, как это важно.