. Это все решило. Якоб отлучил Лизу от церкви. Лиза, конечно, была в отчаянии. Умоляла Якоба сжалиться над ней. Якоб сказал, что она сама виновата в том, что случилось. Лиза молила о прощении, сказала, что она себя не помнила. Но Якоб был непреклонен, пока она тоже не процитировала ему Библию: «Устами лицемер губит ближнего своего, – это я теперь поняла, – но праведники прозорливостью спасаются»
[28]. Якоб спросил, значит ли это, что Лиза просит о спасении? Она стала умолять, чтобы ее избавили от беса, который сидит в ней и пожирает ее изнутри. Якоб спросил членов совета, согласны ли они отменить отлучение и попытаться изгнать из Лизы беса. Все ответили «да». В тот момент я почувствовал облегчение. Я думал, что после того, как мы все и сам Якоб помолимся за нее и заговорим иными языками, с Лизой опять все будет хорошо и все можно будет начать с чистого листа. Я УЖАСНО ОШИБАЛСЯ. Якоб велел Биргитте и Осе отвести Лизу в котельную и подготовить ее. Обратившись ко мне, он сказал: «Нам сейчас нужна твоя помощь, чтобы изгнать бесов из нашей сестры Лизы. Брат Беньямин, готов ли ты сразиться с бесами?»
Томас сидел, погрузившись в чтение, как вдруг рядом раздалось глухое ворчание. Он вздрогнул и увидел Мёффе, который требовательно глядел на него с обиженным выражением. Томас спохватился, что слишком засиделся, уже давно пора было вывести пса на вечернюю прогулку.
– Разве не видишь, что я занят?
Мёффе снова заворчал, на этот раз тоном выше и жалобней. Томас понял, что хочешь не хочешь, а идти придется: пес не успокоится, пока не добьется своего. А если откладывать прогулку, то он из чистого упрямства может справить свои дела прямо на палубе. Мёффе не давал хозяину спуску.
– Ладно, ладно, уже иду.
Они наскоро прошлись вдоль канала в сторону Кристиансхавн-торв, погуляв ровно столько, сколько потребовалось, чтобы Мёффе сделал свои дела. Томас даже не взглянул на народ, кучковавшийся возле «Бодеги на канале», хотя в другое время при виде этого зрелища, наверное, не удержался бы и сам завернул туда, но сегодня он поспешил на «Бьянку», до того ему не терпелось дочитать последний отчет Беньямина.
Я ДАЖЕ НЕ ЗНАЛ О СУЩЕСТВОВАНИИ КОТЕЛЬНОЙ И О ТОМ, ЧТО В НЕЙ НАХОДИТСЯ, НО ТУТ С ГОРЕЧЬЮ УВИДЕЛ ВСЕ СВОИМИ ГЛАЗАМИ.
Якоб возглавил процессию. Вместе с мужской частью совета общины он спустился в подвал. За ним, не отставая ни на шаг, шел Самуэль. В руках он нес пустой стакан и графин со святой водой. Они тянули какой-то стих на латыни, которого я раньше никогда не слыхал. В сумрачном свете я почувствовал себя так, словно перенесся в фильм ужасов. Дальше – хуже. Мы вошли в котельную, на лавке в углу лежала Лиза, одетая в рубаху. Запястья и лодыжки были связаны толстыми ремнями. В тесном помещении было жарко, словно в пекле. Но Лиза вся тряслась от озноба, как на морозе. Якоб и сопровождающие стали читать «Символ веры», затем Якоб достал из кармана две блестящие монеты и положил их Лизе на веки. Мы все опустились на колени вокруг Лизы, непрестанно повторяя «Символ веры». Голоса звучали все громче и настойчивее. Лиза плакала. Не знаю, как долго мы так молились, но у меня даже во рту пересохло. Наконец Якоб поднялся с колен. Взял стакан и налил в него воды из графина.