«…это очень больно и крови много и потом неделю всё ноет…» — будто над ухом звучит голос Фриды, меня передёргивает. А пальцы Сигвальда скользят вверх, приподнимая сорочку.
Я понимаю, что сейчас будет.
А у меня нет причин для отказа.
И я должна.
Он же мой муж, он имеет право…
Замираю от прикосновений пальцев между ног. Они скользят там, а я просто стыну. Сигвальд пытается вызвать меня на ответный поцелуй, но я не могу думать ни о чём другом, кроме поглаживающих меня пальцев, медленно погружающихся туда, где ещё не был ни один мужчина. Наворачиваются слёзы, но я не должна плакать. Может, всё будет не так уж страшно.
Разомкнув наши губы, Сигвальд шепчет:
— Ты очень соблазнительная.
— Не так быстро, — шепчу прежде, чем успеваю одуматься.
Слабо улыбнувшись, Сигвальд сбрасывает накидку и ложится на меня в шароварах и рубашке. От изумления у меня широко раскрываются глаза.
— Ты же просила не торопиться, — лукаво улыбается Сигвальд. — Одежда — отличный способ отстрочить дело, хотя, признаюсь, с такой красавицей это мало поможет.
С красавицей? Странно слышать это о себе. Но стоило привыкать: благородным женщинам часто говорят, что они красивы.
Прикосновение тёплых губ выталкивает эти мысли из головы. Закрываю глаза, снова пропуская язык в рот. Император целовал иначе, так, что хотелось ответить, но и сейчас я пытаюсь подстроиться, целовать в ответ. Отбрасывая мысль, что с Императором лучше получалось (естественно — у него огромный опыт), обнимаю Сигвальда.
Он скользит по мне, слегка толкаясь бёдрами, давая почувствовать, как сильно меня хочет. А у меня в мозгу выстукивает: «…это очень больно и крови много и потом неделю всё ноет…»
Зачем только Фрида это сказала? Меня начинает трясти.
— Не бойся, — шепчет Сигвальд мне в губы, а его горячий пах плотно-плотно прижимается у меня между ног. — Почти все девушки через это проходят.
Тяжело сглатываю.
«…очень больно и крови много…»
Кажется, я сейчас заплачу.
— Я буду нежен. — Возражения Сигвальд пресекает поцелуем и снова, на этот раз настойчивее, прижимается у меня между ног.
Чувствую руку на своём животе, как он судорожно развязывает шнурок шаровар, чтобы освободить жаждущую плоть. Задыхаюсь. Сейчас. Сейчас он сделает это.
«…очень больно и крови много…»
Зажмуриваюсь. Когда-то надо это сделать. Я не могу вечно ему отказывать.
«Спасите, кто-нибудь», — против воли молю я, пока пальцы снова гладят меня, подталкивая что-то горячее, тупое и твёрдое. Сердце начинает биться так часто, что я глохну от его гула.
И вдруг этот шум пробивает голос Императора: