— Эй, мошенник, что же ты не спешишь предложить напиток кабальеро?[4]
Трактирщик, погруженный в расшифровку таинственного письма, даже не заметил появления гостя. Однако услышав, как загудел стол под ударом страшной силы, он обратил внимание на оскорбительные слова, потом передал листок бумаги жене и, зло посмотрев на кабальеро, с негодованием отозвался:
— Как вы меня назвали?..
— Мошенником, — спокойно ответил пришелец. — Когда кабальеро входит в таверну, хозяин должен немедленно подскочить к нему и спросить, что пожелает благородный посетитель. По крайней мере, так поставлено дело в Европе, да, пожалуй, и в Америке.
— Эх, мой сеньор, — ответил трактирщик, принимая трагическую позу. — Мне показалось, что вы слегка повысили голос в моем доме.
— В вашем доме!..
— Tonnerre!.. Может быть, это вы за него платите, сударь?
— Таверна считается общественным зданием.
— Черт побери! — заревел трактирщик.
— Ого, красавчик! Кажется, это вы теперь повышаете голос!
— О, бискайские бури!.. Это я хозяин таверны, понимаете, я!
— Очень хорошо.
— А к тому же я гасконец!..
— А я родом с низовьев Луары.
Трактирщик сделал полный оборот вокруг собственной оси и, кажется, мигом успокоился, потому что заговорил уже более миролюбиво:
— Французский дворянин!.. Почему же вы сразу мне не сказали?
— Да потому что вы не даете людям рта раскрыть!..
— Вы же знаете, что у гасконцев…
— Длинный язык и проворные руки. Об этом я знаю.
— Вот теперь я вижу, что вы и впрямь с низовьев Луары. Так чего вы желаете, сеньор мой?
— Бутылку самого лучшего вина. Херес, аликанте и порто меня не интересуют. Я выпью любого выдержанного вина, взращенного на любой географической широте, лишь бы оно было хорошим.
Трактирщик повернулся к жене, с улыбкой следившей за этой комичной сценой, и сказал с большой важностью:
— Ты поняла, как умеют пить граждане великой Франции? А ты меня все время упрекаешь, если я чуть-чуть переберу и наделаю шума в погребке. Мы ведь не испанцы. Принеси-ка сеньору бутылочку из самых старых. Кажется, там еще осталось бордо. Оно доставит удовольствие моему соотечественнику.
— Да, Пепито.
— Эй, оставь своего Пепито. Я ведь гасконец, а не какой-нибудь севильский тореадор. Запомни это хорошенько, женщина!..
Он взял письмо из рук жены и снова попытался прочесть его, постоянно бормоча: «Ко… ко… ме… ме… си… си…» Возможно, ему бы и удалось распознать какое-нибудь новое слово, но тут дверь таверны растворилась и впустила еще одного гостя. Как и на французе, на нем были широкий плащ, весь намокший, высокие сапоги из желтой кожи, на боку болталась шпага, а на голове красовалась шляпа с перьями, украшенная несколькими серебряными пуговицами.