"Oh, Mr. Povey!" Constance cried in confusion, and added, "There's one good thing, it can't hurt you any more now." | - Неужели? - воскликнула Констанция в замешательстве и добавила: - Но в этом есть и свои хорошие стороны: зуб больше не будет болеть. |
"Oh!" said Mr. Povey. "It wasn't THAT tooth that was hurting me. | - Это не тот зуб, - сказал мистер Пови. |
It's an old stump at the back that's upset me so this last day or two. | - Последние дни меня беспокоил один старый пенек. |
I wish it had been." | Лучше бы болел этот. |
Sophia had her teacup close to her red face. | Пунцовая Софья как раз поднесла ко рту чашку с чаем. |
At these words of Mr. Povey her cheeks seemed to fill out like plump apples. | От этих слов мистера Пови ее щеки превратились по цвету в наливные яблочки. |
She dashed the cup into its saucer, spilling tea recklessly, and then ran from the room with stifled snorts. | Она со стуком поставила чашку на блюдце, расплескав чай, и, давясь от смеха, выбежала из комнаты. |
"Sophia!" Constance protested. | - Софья! - возмутилась Констанция. |
"I must just—" Sophia incoherently spluttered in the doorway. | - Я просто должна... - захлебываясь проговорила Софья, остановившись в дверях. |
"I shall be all right. | - Все пройдет. |
Don't---" | Не надо... |
Constance, who had risen, sat down again. | Привставшая было Констанция снова села. |
II | II |
Sophia fled along the passage leading to the shop and took refuge in the cutting-out room, a room which the astonishing architect had devised upon what must have been a backyard of one of the three constituent houses. | Софья помчалась по коридору, ведущему к лавке, и укрылась в комнате закройщика, которую гениальный архитектор сотворил над тем местом, где когда-то, по-видимому, находился задний двор одного из трех домов, включенных в ансамбль. |
It was lighted from its roof, and only a wooden partition, eight feet high, separated it from the passage. | Комната освещалась через крышу, и от коридора ее отделяла только не доходившая до потолка перегородка. |
Here Sophia gave rein to her feelings; she laughed and cried together, weeping generously into her handkerchief and wildly giggling, in a hysteria which she could not control. | Здесь Софья дала волю своим чувствам: она смеялась и плакала одновременно, утирая слезы платочком и давясь от хохота, переходящего в истерику, которую она не могла остановить. |