Я не мог себе представить, о какой войне говорила Лялька Кукаразова, если этот бой был проигран. Если были потеряны все надежды, все двери закрыты. Мне хотелось не верить в окончательность поведанного нам о шаре. Мне хотелось думать, что Лялька Кукаразова все наврала, а я просто что-то не понял в устройстве шара. Но сомнения имели свойство закрадываться в душу только тогда, когда их совсем не жаловали. Сейчас же я стоял перед страшной хрустальной ясностью.
И в первый раз в жизни мне не хотелось опрометью нестись на чердак, на крышу. Не хотелось смотреть на свое зыбкое, отныне проклятое царство. В первый раз в жизни мне хотелось убежать как можно дальше от всего того, что я был обречен потерять.
И я бросился вниз. Запинаясь и оступаясь о зубастые ступеньки, хватаясь за колючие перила и обжигающие морозом стены. Дальше, главное, как можно дальше. И быстрее, чтобы не успеть ничего заметить и запомнить.
Я уже стал перепрыгивать через ступеньки, ни чуточки не боясь упасть и сломать себе шею. Я бежал все быстрее и быстрее. Меня заносило на крутых поворотах вокруг лифтовой клетки. Я прыгал и бежал, прыгал и бежал. И вдруг я остановился как вкопанный, еле удержав равновесие.
Передо мной стояла Сигимонда, сложив ветхие руки в кольцах на складках своей красной юбки, и твердо смотрела на меня. Яркие цветы на шерстяном платке, накинутом на ее плечи, горели на сером фоне подъезда. И горели ее спокойные глаза. Словно она хранила какую-то тайну, освещающую ее изнутри. Она ждала меня.
– Вот и пришло время нам поговорить, мальчик, – сказала она неожиданно звонким голосом, указала мне двумя пальцами следовать за ней и ступила обратно в свою квартиру.
Я переводил дыхание, пока мысли мои закручивались в смерч. Что это все означало? Откуда Сигимонда знала о нашем разговоре с Лялькой Кукаразовой и вообще, по всей видимости, обо всем на свете? Почему нам надо было с ней поговорить? Может, стоило уже просто махнуть на все рукой и бежать дальше? Но приоткрытая дверь затягивала меня в коридор Сигимонды с силой необоримого течения горной реки. И я решил дать этому потоку нести меня уже куда бы то ни было, отпустил мысленно корни, за которые держался, и меня затащило в темнеющую насыщенными красками щель.
Голова моя закружилась, как в водостоке, пол поплыл под ногами, и я ухватился за первый попавшийся предмет, чтобы не упасть. За мной дверь закрылась с таким дребезгом, что я был готов увидеть тысячи осколков ее желтоватого стекла, как только смогу снова что-либо разглядеть сквозь пеструю карусель, несущуюся перед моими глазами.