Давным-давно подмечено: бывает порода людей, которая, попадая «из грязи в князи», преображается. Примерно то же произошло с Глафирой. Забитой бедной родственницей попала она в ляпаевский дом, несказанно радовалась хорошему куску, теткиным обноскам, случайно сказанному ласковому слову, жалостливому взгляду…
Но день за днем она обживалась в доме, привыкала к вниманию и Пелагеи, и дворового работника Кисима, и ляпаевских гостей. Да и сам Мамонт Андреевич, чувствуя вину перед Глафирой, баловал ее.
Природа не обделила Глафиру сметкой, и вскоре она уяснила для себя, что из бедной родственницы может стать хозяйкой дома — все способствовало тому. Дядька конечно же старый для нее, да и грешно это. Отмолить бы хоть старые грехи. Но вот Андрей — другое дело: молод, мягок характером, а значит, можно его в руках держать. Дядя для нее постарается средствами, а если и понастойчивее с ним, построже, то и совсем раскошелится. Пожадничать-то пожадничает, это уж точно, но побоится отказать. И отпишет ей, что она пожелает.
Все эти мысли были не совсем приятны, но в жизни она видела столько гадкого и грязного, что нынешние рассуждения казались почти безвинными.
Глафиру несколько настораживала Пелагея. С виду тихая, откровенная и приветливая до ласковости, она что-то не договаривала, утаивала от Глафиры. И дядька к ней был чуточку внимательнее, чем полагалось между хозяином и экономкой. Тут что-то крылось, но что — Глафира не могла выяснить, так как отношения дяди и Пелагеи не выходили за пределы дозволенного между неблизкими людьми. Но поскольку сама она жила некоторое время в разврате и теперь трудно было ей представить иные отношения между мужчиной и женщиной, то и в отношениях между дядей и Пелагеей видела эту нечистоту.
А раз так, думалось Глафире, то дядька может всерьез увлечься — в старости, говорят, мужики падки до молодых — и тогда не ее слово, а слово Пелагеи будет веским и решающим в доме. Этак можно остаться без ничего — вот к какому выводу довели мысли Глафиру, и она поняла, что надо действовать — неспешно, тонко, умно…
Андрея она встретила на промысле, куда пришла не без надежды увидеть его. Зайти в медпункт постеснялась, прогуливалась на плоту, глядела на отпревающий, залитый солнцем синий лед в прососах. С реки наносило свежестью, пахло талым льдом.
Казарма стояла рядом, и Андрей, выйдя из дверей лечебницы, увидел Глафиру, поздоровался.
— День-то какой! Весна, а? — восторженно заговорила она, и Андрей счел неприличным не подойти к ней.
— Как ваши дела, Андрей Дмитриевич? Оборудовали пункт? — заинтересованно спросила она.