На следующее утро Спиридон снова ушел в тайгу. На этот раз ничего не стал объяснять Василию, сказал только, чтобы скоро не ждал.
Теперь Василий не сомневался, что Спиридон замыслил что-то неладное. Надо быть настороже, чтобы Спиридон не застиг врасплох. А для этого один исход — выследить...
«Мешкать нельзя, — рассуждал Василий, шевеля ложкой в котелке тощую зайчатину. — В самый раз сейчас, по снегу, по свежей лыжне за ним. Вон как складно тает, скоро снег и вовсе сойдет, тогда тяжеленько будет по следу идти».
С зайчатиной он управился живо — разве ж это еда мужику? На третий день чуть не у самой землянки подстрелил кабаргу — осторожная тварь, а зазевалась...
Острая тревога не покидала Василия. К этому нежданно-негаданно прибавилась непонятная тоска по дому. Жена, правда, вспоминалась не так уж ясно, а дочка Настенька как живая стояла перед глазами, протяни, кажется, руку — тут и есть. Этакая беленькая да голубоглазая, так и жмется к отцу, умница. Хороша доченька, красавица. В мать лицом удалась.
Василий прикрыл веки и вдруг так же отчетливо, точно наяву увидел жену: не было красивее молодухи за сто верст вокруг, чем его жена Катеринушка. Какая беда, что пошла за него не своей волей, была скуповата на ласковое супружеское обхождение. Зато — собой картина. Маленько упряма, но и это не в укор ей: с покорной да податливой жизнь разве слаще? «Сподобил бы господь свидаться с тобой, залеточка, заглянуть в твои ясны оченьки...»
Катерина была почти на двадцать лет моложе Василия. Девкой жила в бедности, не от сладкой жизни пошла в богатый дом, под железную крышу, вскоре после смерти первой жены Василия.
Прожили они без малого четыре года. Принесла Катерина мужу одну-единственную дочку Настеньку...
Все вспомнил Василий, только одно забыл: как мордовал Катерину, попрекал голодной родней, сомневался в верности — по ночам щипал до кровавых синяков, выворачивал руки. А на людях улыбался, называл красавицей, залеточкой...
Жалостные, елейные мысли небыстро текли в его голове, словно мутный ручеек по глинистому вязкому дну. Но вот Василию вспомнился братец Катеринушки Кеша, сгореть бы ему синим пламенем...
Был Кешка самым лютым ненавистником Василия. В деревне мужиков совращал против него. Петля на Спиридоновых воротах тоже, однако, Кешкино дело... Первый к большевикам перебежал, всех бесштанных за собой перетащил. А хлеб кто у Василия выгреб из амбара? Кешкины поганые руки... За главного был у советчиков и допрыгался.
Василий вспомнил последнюю встречу с Иннокентием Честных. «Дал же бог вору такую фамилию», — озлобленно подумал он.