проблемы с глотанием. Он кивнул, припомнив, что за последние недели
несколько раз сильно подавился за едой. Мы поговорили о его работе и о детях. Я
спросил у жены Питера, что им известно про папину болезнь.
– Им всего шесть и восемь, – ответила она. – Они знают, что папу положили в
больницу и что вы собираетесь вылечить его от головных болей.
Тем временем Сами заполнил длинную форму информированного согласия, и
Питер быстренько подписал ее.
– Я ничуть не боюсь. И я несказанно рад, что вы успеете меня прооперировать до
выхода на пенсию.
Я не стал это комментировать.
Пациентам нравится верить, будто их хирург лучший на свете, и вряд ли они
обрадуются, если я сообщу, что это заблуждение и что в больнице прекрасно
обойдутся и без меня.
– Я позвоню вам после операции, – сказал я жене Питера. – Увидимся завтра.
Помахав Питеру рукой, я проскользнул между занавесками. В палате находилось
еще пятеро мужчин – все они смотрели мне вслед. Можно было не сомневаться:
они с большим интересом выслушали состоявшийся только что разговор.
Следующим утром по дороге на работу я размышлял. До чего странно: почти
сорок лет я отдал хирургической практике – и вот она подходит к концу. Мне
больше не придется постоянно тревожиться из-за того, что с моими пациентами
может случиться несчастье, но зато почти сорок лет мне не приходилось
ежедневно придумывать, чем бы таким заняться. Я всегда любил свою работу,
несмотря на связанные с ней переживания. Каждый день приносил с собой что-
нибудь интересное; мне нравилось присматривать за пациентами, мне нравился
тот факт, что я был – по крайней мере в нашем отделении – довольно важной
персоной. И я действительно зачастую воспринимал работу как чудесную
возможность заняться чем-то увлекательным, раскрыть себя. Мне казалось, что
моя работа чрезвычайно важна. Однако в последние годы моя любовь к ней
начала таять. Я объясняю это тем, что к врачам все чаще стали относиться как к
второсортным работникам гигантской корпорации. Я больше не чувствовал, что
профессия врача особенная – она перестала отличаться от остальных профессий.
Я превратился в заурядного члена огромного коллектива, многих сотрудников
которого даже не знал лично. Мои полномочия все сужались и сужались. Ко мне
начали относиться так, словно я не заслуживаю доверия. Я был вынужден все
больше времени проводить на всевозможных утвержденных правительством
обязательных собраниях, которые, на мой взгляд, не приносят пациентам ровным
счетом никакой пользы. Мы стали тратить больше времени на разговоры о работе,
чем на саму работу. Сегодня мы смотрим на снимки и решаем, стоит ли лечить