По-моему, Вольгина отталкивала принципиальность Нади Бурденко. Только он заглянет в ее тетрадку — она сейчас же задачку промокашкой прикроет. Захочется ему на уроке поболтать (а кому не хочется?) — он к ней и так и сяк, а она сидит, как аршин проглотила.
Все учителя гордились Надей. На родительских собраниях так захваливали, что отец ее (на собрания всегда ходил он, а не мать Нади), по-моему, должен был бы провалиться на месте от стыда (ведь слушать бесконечную похвалу не менее неловко, чем хулу). Но он не только не проваливался, а, наоборот, не пропускал ни одного собрания.
А вот ребята недолюбливали Надю. Правда, никто не проявлял этого открыто. Эта нелюбовь представляла собой некий пирог из неприязни, начиненной уважением. Вольгин же первый заявил, что Надьку он терпеть не может.
— Это не девчонка, — сказал он, — а какой-то транскрипт.
И хотя никто толком не знал, что это такое, все решили, что Надька и в самом деле вылитый транскрипт.
Петька Логунов уверял, что это такая специальная линейка, вроде логарифмической, но не совсем.
Света Пузикова утверждала, что это название особого вида металлических скрепок.
А Леня Кац, недолюбливавший Вольгина, доказывал, что такого слова вообще не существует, что Вольгин по своей безграмотности назвал транскриптом транскрипцию.
А когда мы хором спросили его, что же в таком случае транскрипция, он промычал что-то невнятное.
Однако это прозвище крепко прицепилось к Наде. С тех пор (правда, за глаза) ее никто не называл иначе как Транскриптом.
А мне при слове «транскрипт» представлялась фигура, сложенная из логарифмических линеек и циркулей, соединенных друг с другом скрепками.
Итак, Жених и Транскрипт невзлюбили друг друга.
Нужно сказать, что из всех девчонок Вольгин не любил только Надю. Ко всем остальным он относился, как и положено юношам, с ласковым превосходством и даже небрежной галантностью.
Так, когда на большой перемене наша «троица» — Света, Инка и я — отправлялась в буфет, а мальчишки из соседнего класса загораживали нам дорогу, Вольгин ронял небрежно: «Пропустите их. Это мои жены». После чего мальчишки мгновенно испарялись, а мы трое испытывали сладкий озноб.
Но однажды Анна Максимовна, случайно оказавшаяся тут же и услышавшая эту гаремную фразу, пришла в ужас, собрала внеочередное классное собрание, на котором прочитала целую лекцию об уважении к девочкам и о девичьей гордости.
Анна Максимовна изо всех сил доказывала, что Вольгин оскорбил и унизил нас. Но, стыдно признаться, мы почему-то, как ни старались, не могли почувствовать себя ни оскорбленными, ни униженными.