С одной стороны от Леонардо ехал Америго, с другой — Сандро. Разговаривать из-за бури было невозможно, и они ехали молча, как и в минувший день — полуприкрыв глаза, спрятав лица тканью, раскачивались в сёдлах в такт бегу верблюдов, погрузившись в некое подобие сна, думали ни о чём, а то и просто грезили наяву; и Леонардо то входил, то выходил из своего собора памяти, и всё оборачивался, озирался назад, точно старец, который смотрит на прошлое, полагая его настоящим, и пробирался в гроты возле дома Катерины, места, где он родился и вырос, которое дало фон и пейзаж стольким его картинам; в тех картинах его воспоминания заключены были в рамки окон, словно краски и льняное масло могли освежить усталые глаза, дав им заглянуть в совершенство детских лет.
Глаза Леонардо болели и ныли; казалось, он видит белую бурю сквозь шоры, как лошадь, что смотрит на слепящий свет через длинные сумрачные коридоры. Люди вокруг него появлялись и исчезали, словно буря то выдувала их из реальности, то выплёвывала обратно. Леонардо мог только гадать, в чём тут дело — в лихорадке или жгучем жаре песка.
— Сандро! — прокричал он в завывания ветра. — Сандро, где Америго? — Америго исчез, и Леонардо не мог даже сказать, когда это произошло — минуту или много часов назад.
— Не знаю! — крикнул в ответ Сандро. — Я... — Но ветер унёс его слова, а выражение лица, нижняя часть которого была скрыта тканью, различить было невозможно.
Леонардо долго обшаривал колонну, то выезжая вперёд, то бросаясь назад, и наконец отыскал верблюда Америго — с пустым седлом, привязанного к грузовым верблюдам. Холодок пробежал по его спине. Если Америго затерялся в этой буре, в этой пустыне — он уже мёртв.
— Где человек, что ехал на этом верблюде? — спросил он у закутанного по самые глаза бедуина, который вёл вьючных животных.
Тот пожал плечами, но Леонардо не собирался сдаваться.
— Я должен знать! — Если пропал бы его соплеменник, он наверняка не остался бы так хладнокровен.
— Я ничего не взял, — сказал кочевник. — Ты можешь проверить сам. — Он жестом указал на гружёного верблюда.
— Ни за что на свете не стал бы я обвинять в воровстве одного из избранных Кайит Бея, — сказал Леонардо. — Я только хотел узнать, что случилось.
Сандро нагнал его и ехал чуть поодаль, но не настолько близко, чтобы обеспокоить бедуина.
Явно смягчившись от вежливой речи Леонардо, бедуин сказал:
— Этот верблюд пришёл к остальным, как если бы он заблудился. Я поймал его и привязал поводья, чтобы он больше не сбежал.
— И за это будешь награждён, — вставил Леонардо.