Однажды я показал ей один трюк: как кусочек церковного ладана плавится на зажженной лампочке, заполняя квартиру приторно-горьким фимиамом. И с тех пор дома у нас пахло как в православном храме во время службы, после того, как батюшка кадилом разгонит дымок по углам. Как-то вечером я застал ее молящейся на коленях. Пенни нашептывала на родном языке католическую молитву «Дево, радуйся». И с тех пор я вообще больше не знал, что думать. Ведь она была родом из протестантов, а протестанты не признают молитв католиков. Как всё это может уживаться в одном человеке?
Набожность не была в ней замешена на религиозности в привычном понимании этого слова, ― в этом я нисколько не сомневался. Никаким страхом Божьим тут и не пахло. Богобоязнь Пенни отдавала чем-то попроще, потрезвее ― более житейским и даже девичьим. Но осмотрительность не всегда является признаком практичности. Иногда это напоминает страх высоты, которым страдают от рождения. Как бы то ни было, столь неожиданная смесь многомерных и противоречивых чувств поразило бы кого угодно, не только моих соплеменников, больше других, как мне кажется, научившихся смотреть на «единство противоположностей» косо, в силу горького опыта, история удружила им хотя бы этим.
Мы общались всегда на французском. Вебстер-инглиш, на котором я изъяснялся, вызывал у Пенни приступы хохота, сопровождавшиеся икотой. Вечерами, устраиваясь на диване с бокалом бордо и плиткой шоколада, она любила о чем-нибудь вспоминать и, увлекаясь, рассказывала несметное количество всякой всячины. О своей юности, которую провела в захолустье, хотя и жила, как принцесса на горошине, о наших общих знакомых, о своих мытарствах с питерским художником, еще свежих и болезненных в ее воображении (паузы, блеск в глазах, взгляд в окно…). Вспоминала, например, о том, что за вечеринки этот мужлан устраивал на рю Беранже, созывая к себе весь Париж, какую-то шваль из полудрузей и знакомых, тех, кто не очень тяготился предрассудками, кто не был слишком coincé2.
— Оргии, ты хочешь сказать? ― уточнял я, переполняясь неодолимым отвращением. ― Так я и думал… У меня сразу мелькнуло в мыслях что-то подобное, когда увидел его в первый раз. У него в лице есть что-то такое… А ну-ка рассказывай всё по порядку!
— Какие еще оргии?.. У тебя одно на уме!.. Хотя не знаю. Называть это можно как угодно, ― Пенни на миг терялась, но затем пускалась в витиеватые объяснения: ― Давным-давно, еще в Санкт-Петербурге, мы пообещали друг другу остаться свободными. Друг от друга… Иначе бы вообще не поженились. А вышло, сам видишь, couple infernale