— Возможно, что вы правы в отношении господина де Сент-Андре, чья ревность вошла в поговорку, ибо он, будто испанец времен Сида, держит жену как затворницу. Однако господин де Жуэнвиль, тот самый господин де Жуэнвиль, что страстно любил мадемуазель де Сент-Андре и собирался на ней жениться, закроет ли он глаза? И если он сам согласится закрыть глаза из уважения к королю, то уговорит ли он сделать это своего дядю, кардинала Лотарингского, и своего отца, герцога де Гиза? Поистине, Франсуа, позвольте сказать вам откровенно, дипломат вы никудышный, и если бы ваша мать не стояла на страже, то не прошло бы и недели, как первый попавшийся похититель королевского достоинства снял бы у вас с головы корону, точно так же как первый попавшийся из числа "обирающих до нитки" снял бы плащ с плеч буржуа. Говорю вам в последний раз, сын мой, необходимо отказаться от этой женщины, и только такой ценой — поняли? — повторяю, только такой ценой мы сможем чистосердечно примириться друг с другом, а с господами де Гизами я договорюсь. Теперь вы меня поняли и будете меня слушаться?
— Да, матушка, я вас понял, — произнес Франциск II, — но слушаться вас не буду.
— Вы меня не будете слушаться! — воскликнула Екатерина, впервые столкнувшаяся с таким упорством, видя, как сын, подобно гиганту Антею, восстановил силы, когда он уже казался побежденным.
— Да! — продолжал Франциск. — Да, я не буду и не хочу вас слушаться. Я люблю, вам это понятно? У меня первые часы первой любви, и ничто не вынудит меня от нее отказаться. Я знаю, что ступил на тернистый путь, возможно, он приведет меня к роковому концу; но, как я вам уже сказал: я люблю и не желаю заглядывать дальше этого.
— Это продуманное решение, сын мой?
Эти два слова "сын мой", обычно ласково звучащие в устах матери, сейчас были преисполнены неописуемо грозным содержанием.
— Да, это продуманное решение, мадам, — ответил Франциск II.
— Вы берете на себя последствия своего безумного упрямства, какими бы они ни были?
— Беру, какими бы они ни были.
— Тогда прощайте, месье! Я знаю, что мне остается делать.
— Прощайте, мадам!
Екатерина сделала несколько шагов к двери и замерла.
— Вините во всем только себя, — решилась она на последнюю угрозу.
— Я буду винить только себя.
— Помните, что я не имею отношения к вашему безумному решению действовать во вред собственным интересам; ну а если несчастье поразит вас или меня, вся ответственность падет на вас одного…
— Да будет так, матушка. Я принимаю на себя эту ответственность.
— Тогда прощайте, Франсуа, — процедила флорентийка со зловещей улыбкой и яростным взглядом.