XVIII
ГЛАВА, ГДЕ ГОСПОДИН ДЕ КОНДЕ ВЫСТУПАЕТ ПЕРЕД КОРОЛЕМ С ПРОПОВЕДЬЮ БУНТА
Мы помним про обещание, которое накануне вечером принц де Конде дал Роберту Стюарту, и о предстоящем их вечернем свидании на площади Сен-Жермен-л’Оксеруа.
Принц де Конде вошел в Лувр как раз тогда, когда королева вышла из апартаментов сына.
Он пошел выполнять данное им обещание и просить у короля помилования Анн Дюбуру.
Королю доложили о его приходе.
— Просите! — слабым голосом ответил он.
Принц вошел и увидел молодого человека: скорее лежа, чем сидя в кресле, он отирал платком пот со лба.
Потухший взор, полуоткрытые губы, мертвенно-бледное лицо.
Можно сказать, это было скульптурное изображение Страха.
— А-а, — пробормотал принц, — у ребенка горе.
Не следует забывать, что принц от начала до конца был свидетелем всего, что происходило между королем и мадемуазель де Сент-Андре, и наслушался обещаний короля своей любовнице.
Увидев принца, король внезапно просиял. Если бы солнце собственной персоной вошло в эти мрачные апартаменты — там не стало бы светлее. Можно сказать, на короля снизошло величайшее озарение: на лице засветилась мысль, появилась надежда. Он встал и направился к принцу. Казалось, он был готов обнять пришедшего и прижать его к груди.
Так сила притягивает слабость; так мощный магнит притягивает железо.
Принц, по-видимому, не слишком жаждавший объятий, поклонился, как только король сделал первый шаг к нему.
Франциск, упрекая себя за то, что поддался первому порыву, вынужден был остановиться и подать принцу руку.
Тому ничего не оставалось делать, как поцеловать протянутую руку, что он и проделал.
Однако, прикасаясь к королевской руке губами, он спросил самого себя: "Какого дьявола ему от меня нужно, что сегодня он мне оказывает такой хороший прием?"
— О, как я счастлив увидеться с вами, мой кузен! — ласково приветствовал его король.
— А я, государь, одновременно счастлив и польщен.
— Вы пришли чрезвычайно кстати, принц.
— Правда?
— Да, мне ужасно тоскливо.
— Да, действительно, — произнес принц, — когда я вошел, на лице вашего величества были следы глубочайшей тоски.
— Вот именно, глубочайшей. Да, мой дорогой принц, меня одолела страшная тоска.
— Королевская тоска, — уточнил принц и поклонился с улыбкой.
— А самое грустное во всем этом то, мой кузен, — продолжал Франциск II, пребывая в глубочайшей меланхолии, — что у меня нет друга, кому я мог бы поведать свои горести.