Как необходимое лицо жил с ним и горбун-письмоводитель Тертий Захарыч Сироткин.
II
В тот день, когда сыщику понадобилось быть у Комарова, рано утром он призвал к себе Тертия Захарыча.
Тертий Захарыч успел уже где-то «перехватить» и поэтому довольно сильно пошатывался. Для Яковлева это было не новостью. С тех пор как Тертий Захарыч начал служить у сыщика, сыщик не помнил, чтобы горбун был когда-нибудь трезв. Невзирая на то, Тертий Захарыч исполнял даваемые ему Яковлевым поручения аккуратно и для сыщика был человек вполне неоценимый. Были дела, в которых Тертий Захарыч даже превосходил ловкостью самого Яковлева. Яковлев знал это, знал, что он без Сироткина будет как без рук, и поэтому держал себя с ним на самой дружеской ноге, позволяя только иногда подшутить над горбуном, по-приятельски.
— Что, уж готов! — встретил он своего помощника, сильно пьяненького.
— Готов-с, Гаврило Яковлич, — ответил тот, ища точку опоры.
— Раненько, брат…
— Раненько, Гаврило Яковлич.
— А ведь нехорошо.
— Нехорошо…
— И поэтому ты…
— И поэтому я… что такое, Гаврило Яковлич?
— Свинья, — брякнул Яковлев.
— Свинь… — подхватил Сироткин и сейчас же остановился, подняв пьяные глаза на сыщика… — Нет, зачем же-с!.. — скорчил он вдруг обидчивую гримасу… — Свинья свиньей, а мы свое дело знаем.
— Ты уж и рассердился, — хлопнул его Яковлев по плечу.
— Куда нам! Наше дело маленькое, — скромничал Тертий Захарыч, сиротливо склоняя свою голову.
— Ну, нечего сиротой-то казанской прикидываться! — произнес серьезно Яковлев. — Ты вот слушай, что тебе скажу, да слушай в оба, не пророни спьяну-то словечка.
— Зачем же-с ронять! — приободрился Сироткин. — У нас всегда ушки на макушке… А что я маленько «приготовился», так это дело совсем другого рода и к настоящему делу не идет. Извольте говорить.
— Скажи мне, Тертий, ли хочешь заработать десяток-другой карбованцев?
— Хочу-с, хочу-с, Гаврило Яковлич! — привскочил Сироткин. — Сами знаете: человек бедный… семья… сынишка, дочь… дочери приданое… жена больная…
— Ну, пошел, поехал! Сам знаю…
— Облагодетельствуйте, Гаврило Яковлич!.. Бедность… нужда…
Тертий Захарыч заведомо врал. У него не только не было нужды, но даже водились препорядочные деньжонки. Трудно было бы ему, участвующему во всех проделках Яковлева, находиться в бедности. Многие приношения, вольные и невольные, шли к Яковлеву прямо через его руки. Тертий Захарыч не настолько был честен и бескорыстен, чтобы не замарать ими рук своих. Наконец, у него имелись и ему одному принадлежащие доходные статьи. Яковлев весьма хорошо знал это, но делал вид, как будто ничего не замечает и даже в глазах Тертия Захарыча соболезновал о его непокрытой якобы бедности. Знал и Тертий Захарыч, что Яковлев не настолько прост, чтобы не видеть ничего, но плакался на свою бедность как-то по привычке, привившейся к нему в то еще время, когда он служил в надворном суде и действительно был беден…