Детство на окраине (Воронкова) - страница 63
Все шло дружно и хорошо, пока не приехал Андрей Лукич.
Лука Прокофьевич подошел к коровнику, приподнял картуз, поздоровался.
— Эка грязь-то у тебя! — покачал он головой, будто в первый раз увидел. — Весь мой двор ты со своими коровами загрязнил.
Дарья Никоновна, нахмурившись, опустила глаза. А Иван Михайлович виновато улыбнулся и развел руками:
— Что ж поделаешь, Лука Прокофьич? Уж я стараюсь, убираю…
— Да разве за ними уберешь? Не кошки. Вон сын приехал, жалуется. Коровами пахнет. А ведь он, брат, офицер у нас!
— Мы вам платим за коров, Лука Прокофьич, — сказала Дарья Никоновна и подняла голову, — как договорились. Плату не задерживаем.
— Ничего не говорю, ничего не говорю, — согласился Лука Прокофьевич, — только что ж поделаешь, сын не хочет. А я… разве я что-нибудь говорю?
Теперь уж он опустил ресницы: он не мог глядеть в ее серые строгие глаза.
— Так в чем задача-то? — невесело усмехнулся Иван Михайлович. — Съезжать, что ли?
Лука Прокофьевич пожал сутулыми плечами, надвинул картуз поглубже, лишь красноватый маленький нос да румяные щеки выглядывали из-под картуза. Не хотелось ему прогонять эту семью, он уже привык к этим смирным людям. Но что делать? Сын требует. Лука Прокофьевич помялся, покряхтел.
— Да уж видно, что так, — сказал он, глядя куда-то в стену. — Люди вы хорошие, платите исправно, ничего не говорю… Но видно, что так и придется.
И поскорей пошел от коровника.
Дарья Никоновна и Иван Михайлович молчали. Дарья Никоновна села доить другую корову, а Иван Михайлович принялся развязывать кипу прессованного сена. Он раскрутил проволоку, развалил сено, и сразу по двору поплыл сладкий свежий запах, такой необычный на городском дворе. Соня сколько раз дышала этим запахом и думала: где же они росли, эти засохшие цветы?
Иван Михайлович пронес коровам охапку, уронил несколько светлых клочков в грязь. Обычно, открывая кипу, он шутил:
«Ох, и сенцо! Сам бы ел!»
А сегодня он молча носил коровам сено. Густые золотистые брови у него были нахмурены, на белом лбу появились морщинки, а в голубых глазах залегла забота.
Соня подметила эту заботу в отцовых глазах и еще больше встревожилась:
— Пап, а куда же нам уезжать? А коров куда?
— Найдем где-нибудь… — неохотно ответил отец.
— А куда — в чужой двор, да?
Отец качнул головой, усмехнулся:
— А разве у нас с тобой свой двор есть? Нам все дворы чужие.
Но Соня никак не могла представить, что этот двор, где она училась ходить, где она на земле рисовала своих барынь и домики, где играла с ребятишками и каталась зимой на санках, — вовсе не их двор, не свой двор. Как же это — не свой?