Надо отдать должное тамошней милиции — она моментально нашла виноватых. Но виновных этих, увы, поймать не удалось — они очень быстро бегали, так как природа каждого из них снабдила четырьмя ногами (у милиционеров, как известно, только по две ноги).
Бочатские собаки — вот кто оказался врагом авиахима! Это они натаскали костей на аэродром.
И сидеть бы нам в Бочатах, и сидеть — ждать покрышек из Новониколаевска (весь свой запас — две покрышки — мы изорвали). К счастью, наш прекрасный бортмеханик оказался… «сапожником», а в Бочатах нашелся друг авиахима… сапожник. Целый день сидели два «сапожника» над колесом самолета, но своего добились — сыромятным ремнем зашили покрышку. Покрышка, правда, получилась с «ефектом» — с некоторым утолщением. И Иеске долго сомневался в том, что «ефект» этот будет положительным.
О левой ноге и левой руке
Недоверчиво, с полной нагрузкой, на колесах прогнал Иеске самолет по аэродрому.
«Ефект» выдержал. Иеске решительно надвинул на уши фуражку.
— Летим!
Но при взлете что-то бумкнуло под колесами, задрожало, зазвенело правое крыло.
Опять сомнения — не лопнул ли «ефект»? В пассажирской кабине стало сумрачно, серо. Пролетели гурьевский завод, сбросили агитписьмо — привет. Пересеченная местность дает себя чувствовать. Сильные перекрещивающиеся воздушные токи бросают самолет с крыла на крыло. Качка, как на воде. На языке авиаторов качка — болтовня.
Молчаливый Брянцев просит Иеске взять штурвал, берет записную книжку и пишет:
«Когда утихнет болтовня, я вылезу на крыло, осмотрю покрышку».
Холодная лапа нервной гримасы скривила наши лица. Архангелов, торопясь, ломая карандаш, нацарапал:
«Категорически протестую, предлагаю не вылезать на крыло!»
В ответ Иеске дурашливо высунул язык, а Брянцев, ласково улыбаясь, закивал головой. Глаза Брянцева мне показались больше его очков. Они сияли черным светом. Я понял, что этого человека не остановишь.
Высота 1000 метров.
Иеске мощной звериной лапой зажимает ревущую пасть мотора. Мотор покорно ворчит. Самолет тихо ссыпается вниз. Брянцев сжимает фуражку, отвязывается. Архангелов отвертывается. Ему тошно, как во время исполнения опаснейшего циркового номера. Брянцев за бортом стоит на крыле. Ветер дыбит его короткие волосы. Его черные глаза огромны. На губах мягкие тени улыбки лунатика.
Медленно, спокойно Брянцев опускается на колени, ложится. Иеске левой рукой держит штурвал, правой, как тисками, зажимает высокий ботинок Брянцева. Нам виден только ботинок. Человек висит где-то внизу. Другой — чугунной статуей врос в сиденье.