В глазах любимой я прочитал удивление, может, вопрос…
— Сегодня к вечеру я скажу, кто убил Тоя. Вы все для этого должны быть рядом. Понимаешь?
Она кивнула, вернулась и вскоре, присоединилась ко мне у костра.
Вышел из своего жилища Лим. Потянулся и, увидев нас, подошел. Ему я тоже почти слово в слово повторил сказанное чуть раньше Утаре. Потом Уро, и мужчинам-горцам, чуть позже — Люту и женщинам-рыбам.
В целом не плохо все складывалось: женщины и их дети — те, кого привел в поселок Той появились последними. Когда же все племя собралось, было так тихо, что потрескивание костра казалось громким и полусонно, плеском дышала река. Пленницы услышали от меня обещание, что укажу к вечеру на убийцу и, прижимаясь, друг к другу, стояли чуть в стороне, но понять, кто из них мог совершить убийство тогда я так и не смог. Все они выглядели напуганными и жалкими. И что в них Той нашел? Толстые, коротконогие, с большими отвисшими грудями мне озерные девы не нравились. И пахло от них рыбой. Помнил из прошлой жизни, что запах рыбы от женщины несовместим с любовными утехами. Можно, конечно, если экстремал и не брезглив, но врачи не рекомендовали…
Вздохнув, встала Утаре и скрылась в чуме. Спустя минутку вышла со шкурой косули в руках и присела у входа на замшелый валун, появившийся тут в мое отсутствие, принялась за шитье.
Муш увел пленниц к лесу, после них Лют, Лим и Туро ушли за чумы, а за ними и другие соплеменники потянулись. У каждого появились какие-то дела. Спустя полчаса дюна и ее подножия напомнили мне цыганский табор из кинофильмов семидесятых. Чтобы так шумно было в поселке, не вспомню.
Знойный степной ветер доносил запахи прогорклой полыни, опаленного солнцем ковыля и чего-то еще, имени ему я не знал. День клонился к закату, когда ко мне подошли металлурги-неофиты. День выдался неожиданно жарким, я все также сидел у костерка и, игнорируя палящее солнце, пытался смастерить уздечку. Мысль приучить куланов к труду все как-то из головы не выходила.
Лют и Туро остались стоять, а Лим присел рядом и протянул мне что-то завернутое в полоску кожи. Светлые, соломенные волосы мастера были растрепаны, лицо покрасневшее, зеленоватые все еще мальчишеские глаза источали радостный свет. Я осторожно развернул сверток и увидел топор. Нет, настоящий шедевр! Не то, что мои «кельтики». Такой красавец в будущем назовут вислообушным. Надевался он на топорище привычным для людей будущего способом и закреплялся клином. Как, каким образом этому мастеру, ранее работавшему только с камнем, удалось обогнать время на тысячи лет, и придумать такую совершенную форму я не представлял. Да и сейчас не знаю. Чудо, гений, а может быть и я стал тому причиной… Вспомнилось, что-то похоже я рисовал на песке, когда за моей работой наблюдал Туро. Но форму такую делать я не стал, экономил металл, да и сложной работа мне тогда показалась.