- Итак, Герман Генрихович, вы наконец определились? Или жребий бросать будем? - голос Энгельгардта был звучен и отчётлив.
Корвин-Коссаковский вздрогнул. Слова эти почти дословно повторяли слова бартеневских упырей. Сердце его гулко заколотилось в груди, в глазах потемнело.
- С чем там определяться? - Грейг укутывал горло шарфом и его слова прозвучали чуть сдавленно, - какой жребий? Можно подумать, глаза разбегаются. Хрен редьки не слаще. Но я уточнил, он по сорок за каждой даст, а раз так, какая же разница-то? А вы-то, Даниил Фёдорович, чего избрали-с? - теперь в голосе Грейга позвучала издёвка.
Энгельгардт вздохнул.
- Да и нам всё равно, что коньяк, что вино... Но, пожалуй, младшая.
- Ну, что ж, ваш выбор, - с усмешкой обронил Грейг, - свояками будем.
- Кстати, этот Мещёрский тоже не прочь свой кусок урвать, крутится там целыми днями. Лизавета его не особо жалует, а вот Настёна на него поглядывает, - спохватился его собеседник. - И Критский, и Ратиев тоже не прочь поживиться, как я погляжу.
- А Критский там что делает? - нахмурился Грейг, - кого обхаживает?
- Не пойму я его, судя по запонкам да портсигарам, чего ему там искать бы? Он из себя все эстета корчит, а тут две жабы, одна другой лупоглазее, - проскрипел Энгельгардт.
- Да, до Венер девочкам далеко, но афедроны недурны-с, - примирительно заметил Грейг, - очень даже лакомые, что до физиономий, так ночью все кошки серы, - голос Грейга был теперь спокоен и размерен. - И смотри, как бы твоя история, особенно - вдовья - не всплыла.
Энгельгардт хмыкнул.
- Ты не расскажешь - так и не всплывёт.
Тут оба вышли на набережную и кликнули извозчика.
Корвин-Коссаковский проводил карету глазами, сдвинул на затылок шляпу и распрямил плечи. Подслушанный разговор двух упырей и циничная расчётливость нищих повес смутили и насторожили его. Сам он ненавидел цинизм. Циники оценивают бесценное, уценивая его до ничего не стоящего, насмехаются над чужой верой за неимением своей, отрицают недостигнутое и с краденым фонарём ищут честность. И как же все они надоели...
Но вскоре Арсений задумался о другом. Получалось, что в своих размышлениях он был недалёк от истины. Эти оба негодяя явно нацелились на княжон Любомирских, но интересовало их все-таки приданое, а не возможность погубить девиц. Это были явно не упыри, но сказанное ими об остальных настораживало ещё больше.
До этого Корвин-Коссаковскому казалось, что надо найти в этой толпе людей троих, прикидывавшихся высоконравственными. Но теперь Арсений Вениаминович понял свою ошибку. Прикинься упыри праведниками, они сразу привлекут к себе совершенно ненужное внимание. Зачем на фоне вороньей стаи сиять белым опереньем? Им нужно быть - как все! Ничем не выделяться. Но тогда исчезал последний шанс заметить и обнаружить нечисть, ибо, похоже, абсолютно все в этой компании были откровенными подлецами. Да, истинный человек может быть только самим собой. Но подонки-то - кем угодно.