И конечно, самым первым и главным искусством для Дориана Грея была Жизнь, ведь Искусство для нее лишь средство. Также он не миновал очарования моды, при чьем содействии воистину невообразимое на миг становится всеобщим, и дендизма, что пытается упрочить абсолютную новизну красоты на свой лад. Манера одеваться и определенные стили, которыми Дориан увлекался время от времени, оказали заметное влияние на юных щеголей, завсегдатаев балов в Мэйфер и вечеров в клубе «Пэл-Мэл». Они копировали своего кумира решительно во всем и пытались перенять невольный шарм его изящных выходок, к которым сам он относился полушутя.
Достигнув совершеннолетия, Дориан с готовностью занял подобающее ему положение в обществе и с радостью убедился, что способен стать для современного Лондона тем, чем автор «Сатирикона» стал для Рима времен Нерона. Однако в глубине души ему хотелось большего, нежели роль arbiter elegantiarum[23], который раздает советы, какие надеть драгоценности, как завязывать галстук или носить трость. Он стремился разработать новый уклад жизни, сочетающий в себе продуманную доктрину и последовательные принципы, а высший смысл жизни видел в одухотворении чувств.
Преклонение перед чувствами осуждают часто и не без должного основания, поскольку люди инстинктивно боятся страстей и эмоций, которые сильнее их и свойственны менее высокоорганизованным формам жизни. Однако Дориану Грею представлялось, что люди никогда не понимали истинной природы чувств, и те остались дикими и животными, поскольку их принудили к подчинению или пригасили страданиями, вместо того чтобы сделать компонентами новой духовности, в которой ведущее положение должно занять возвышенное стремление к красоте. Оглядываясь на путь человека через века, Дориан не мог отделаться от чувства утраты. Сколько уступок сделано и как мало достигнуто! Неистовые отречения, чудовищные формы самобичевания и самопожертвования, причина которых — страх, а результат — деградация, бесконечно более ужасная, чем та, каковой они в своем невежестве пытались избежать. Природа будто в насмешку вытесняла анахоретов в пустыни, где они кормились вместе с дикими зверями, отшельникам же давала в спутники обитателей полей.
Да, прав был лорд Генри, предсказывая появление нового гедонизма, который кардинально изменит жизнь и спасет ее от сурового нелепого пуританства, столь внезапно возродившегося в наши дни. Безусловно, интеллект пойдет к нему на службу, однако он никогда не примет ни одну теорию или систему взглядов, требующую жертвовать чувственным опытом в любых его проявлениях. И целью гедонизма станет опыт сам по себе, а не его плоды, как бы сладки или горьки они ни были. В нем не должно быть места ни аскетизму, умертвляющему чувства, ни вульгарному распутству, их притупляющему. Он научит человека переживать во всей полноте каждое мгновение жизни, ведь и сама жизнь есть всего лишь мгновение.