— Когда Проханов покинет усадьбу?
Узнав, что у того через неделю кончается отпуск, Виктор Петрович решил не поднимать вопроса о выдворении из усадьбы неприятного гостя.
А Проханов, в свою очередь, спросил Пьера, когда его отец собирается уезжать с Кондратом в Питер. Узнав, что через два дня, обрадовался и произнес лишь одну фразу:
— Тогда успею.
Смысла этой фразы Пьер так и не уловил.
Чтобы понять сказанное Прохановым, Пьеру пришлось бы вспомнить недавний разговор с ним. Когда тот пришел к Пьеру в комнату в помятом мундире, воротник был почти вырван, болтался на ниточках на обнаженной красной шее чернокудрого поручика, он у него спросил:
— Что с тобой приключилось, дорогой мой Ромул? — Так по-приятельски называли офицеры Романа Проханова. — Какая красавица запустила в твою шейку коготки? — продолжал расспрашивать Пьер.
Проханов разразился такой соленой бранью, которой мог бы позавидовать самый виртуозный в сквернословии унтер. Он, сорвав с плеч мундир с порванным воротником, заклеил на шее царапину пластырем, переоделся, выпил стакан холодного вина. Тогда, наконец, успокоился и рассказал о стычке с Кондратом, когда тот оттащил его за воротник от девки:
— Этот мужлан чуть не задушил меня, — пожаловался он.
Пьер расхохотался. И с восхищением отметил, как мгновенно у Ромула припадок гнева сменился юмором. Только что отвратительно сквернословил, а через минуту уже говорил со смехом:
— Эта поселяночка — ну просто прелесть! Удивительно, что в вашей глуши может прорастать такой невинный розанчик. Естественно, я с самыми наилучшими намерениями захотел его сорвать. И в этот момент в мою шею вцепилась лапа юного Голиафа. Самого настоящего Голиафа. Удивительно! Где вы обрели такое совершенно дикое чудовище?! Говорят, твой папа ему покровительствует? Правда? Но у него руки сильнее, чем лапы орангутанга. Мой воротник придется снова пришивать. Хорошо, что я взял в дорогу еще один мундир… Черт побери! Но что мне теперь делать? Ведь оскорблена честь моего мундира?! — Выпалив все это, Проханов уставился в раздумье своими выпуклыми коричневатыми глазами на приятеля.
Пока Пьер соображал, какой дать совет, Ромул продолжал свой монолог:
— Не могу я, офицер лейб-гвардии, вызвать этого мужлана на дуэль? Ведь он, наверное, дворянского сословия?
— Видишь ли, по происхождению он казак. Его дед был гусарский офицер, но его разжаловали за буйство, и он служил в отряде моего отца унтером. Получил даже Георгия в Отечественной войне 1812 года. А сын его, Иван Хурделица, офицер греческой повстанческой армии, погиб в бою с османами в Элладе.