— Так я, мама, должен искать ее?
— А как ты думал!? — Голос и глаза матери стали строгими. — Раз, сынок, ты смог ее потерять, то теперь сумей и найти.
Кондрат, словно подброшенный какой-то невидимой пружиной, соскочил с кровати и стал торопливо одеваться.
— Куда ты так заспешил? — спросила мать.
— Мне надо торопиться, мама!
Елена хорошо знала характер сына. Знала, что, если он сказал, значит, сын крепко-накрепко решил и не отступится от этого решения.
— Что ж, спеши! Удачи тебе, Кондрат!..
Сын оделся в самое лучшее свое платье — просторный кафтан из добротного сукна, отутюженные штаны с напуском, надел шевровые сапоги. Нахлобучил на голову смушковую шапку. Мать даже перекрестить его не успела, лишь спросила:
— Ты далеко собрался, сынок?
— Да в кузню. Варавия проведать. Может, он, что о Богданке знает.
— Знал бы — сам бы к тебе прибежал рассказать.
— Он о моем приезде не прознал еще.
— Отчего, коли в кузню идешь, нарядился так во все новое.
— Мне от Варавия еще в усадьбу зайти, поговорить с хозяевами надо.
— Значит, ты надолго, сынок?
— Я, мама, скоро вернусь!.. — ответил торопливо Кондрат и как бы провалился в темном проеме распахнутой двери.
…Ой, как сильно ошибся он, думая тогда, что скоро вернется домой к матери. Теперь только во сне будет видеть Елена своего бедового сына. Через много лет сын снова переступит порог ее дома. Переступит, когда уже матери не будет в живых. И в слезах, полный сыновнего раскаяния и сожаления, пойдет он на поселковое кладбище разыскивать ее могилу.
А теперь Кондрат двинулся прямо мимо садов и огородов в степь по тропке, ведущей к кузне. Подойдя близко к ней, он услышал слабый звон железа. «Мелкой работой занят Варавий», — определил он и не ошибся. Переступив порог кузни, он увидел, что молотобойца Семена не было и Варавий один ударами молотка формировал на наковальне раскаленную поковку. Увидя гостя, кузнец отбросил молоток, отошел от наковальни.
— Вот, покеда ты странствуешь, мы, видишь, чем промышляем. Все мелочью. А что поделаешь? Мой Семен совсем занедужил, — сказал Варавий с каким-то упреком, словно это зависело от Кондрата.
— Благодарствую, Варавий Тимофеевич, что за Богданку мою заступился. — Снял смушковою шапку и поклонился в пояс кузнецу Кондрат.
Варавий молодо блеснул черными глазами, а потом смущенно приосанился.
— Да будет тебе меня благодарствовать. Будет, Кондратко… А этому кучеру Яшке я давно рожу его дегтем хотел помыть. Ну, чтобы не озоровал он… Вот я, значит, его и помыл маленько дегтем-то. А с Богданкой у тебя, я слышал, парень, неладно?..