— Понял, ваше благородие. Только отдохнуть бы вам с дороги. Отдыхать после смерти будем, Макарыч. Тогда всласть наотдыхаемся. Это вы завсегда такое еще на войне говорили, — ухмыльнулся исправник. — Но позавтракать можно?
— Только быстро, и без водки.
И началась бешеная гонка. Лошади три дня мчали громыхающую карету по всем улицам, площадям, переулкам, проспектам Одессы. Карета иногда останавливалась. Из нее выскакивали переодетые в цивильные платья полицейские, заходили в каждый дом, спрашивали жильцов: нет ли у них молодой женщины по имени Богдана. Но все поиски были тщетны. Богдану нигде не удалось найти. Осматривали тщательно и лекарни, и тюрьму, и церкви, и рынки, и почтовые станции, гостиницы, трактиры, места призрения, задержанных в полицейских участках, но не находили ее следов. Осматривали и вынюхивали ищейки Шмонь и Шонь.
Поиски продолжались с раннего утра и до сумерек, возвращались они усталые, измазанные подвальной и чердачной пылью, всегда очень удрученные и не только Кондрат и Виктор Петрович, но и исправник и даже его подручные полицейские. Их всех угнетала безрезультатность поисков. Виктор Петрович и исправник повидали сторожа на причале и подвергли старика строгому допросу, но ничего от него добиться так и не смогли. Сторож лишь повторил то, что они уже знали из прежних рассказов Кондрата: ее увезли две барыни… А что это за барыни, сторож толком припомнить не мог: «А бис его знает, какие… Сам уже точно не припомню, барыни как барыни», — испуганно шамкал старик.
Кондрат, хотя все его внимание было сосредоточено на поисках Богданы, не мог однако не подивиться своеобразию южного города, особенно там, где его широкие, уже частично замощенные площади и улицы выходили к морю. Они въехали на Приморский бульвар, откуда открывалась красивая панорама на гавань.
— Строился-то город по чертежам необыкновенным: самого архитектора талантливого инженера генерального чина Франца Павловича де Волана, — пояснял ему Виктор Петрович.
— Вы знали сего Франца Павлович? — спросил Кондрат.
— Де Волана? — Скаржинский рассмеялся. — Мы его с твоим дедом хорошо знавали и звали, знаешь как? Деволантом — так для нашего уха привычнее. Понимаешь, Франц Павлович великого ума человек, и душевный, и доступный был, как Суворов.
— Де-во-лан, — произнес по слогам иностранную фамилию Кондрат и спросил: — Он француз?
— Франц Павлович не француз, а голландец, обнищавший дворянин из города Брабанта. Но в отличие от всяких других чужеземцев, стал для нашей страны родным. Он принял наше подданство, служил не за страх, а за совесть и с самим Суворовым, и так преотлично Одессу распланировал…