Снова проснулся где-то посреди ночи – на этот раз, потому что вывалился из койки. Когда человек переваливал за библейские семьдесят лет, плоть его напоминала ему о своем несовершенстве много-много чаще, чем в юные годы.
Отодвинув занавеску, он прошаркал по проходу к туалету. Тишину нарушали храп и сопение, доносившиеся из-за других занавесок. Закончив все необходимые дела, он нацедил себе из бака умывальника стакан воды, выпил, вытер подбородок рукавом ночной рубашки и поставил стакан рядом с умывальником, чтобы им мог воспользоваться другой человек, которому это потребуется.
Он пошел назад по проходу. Кто-то, спускаясь с верхней полки, едва не отдавил ему ногу.
- Осторожней, друг, - тихо промолвил Линкольн.
Лицо мужчины отобразило последовательную смену нескольких степеней удивления: сначала удивления от того, что он не разглядел, откуда доносится голос, а затем – удивления от того, на чью ногу он едва не наступил.
- Чертов дурак, республиканец-негролюб, - сказал он тоже почти шепотом – что было вежливо по отношению к другим пассажирам, даже если эта вежливость не относилась к бывшему президенту.
Он не стал ждать ответа Линкольна и на цыпочках пошел по проходу от него.
Линкольн пожал плечами и в молчании проделал остаток пути до своей койки. Такие случаи происходили с ним по крайней мере единожды каждый раз, когда он совершал очередную железнодорожную поездку. Если он позволил бы себе принимать это близко к сердцу – тогда ему следовало бы оставить политику и стать отшельником на манер Робинзона Крузо.
Он забрался в постель. Койка над ним была незанята. Он вздохнул и снова попытался устроиться в постели поудобней. С Мэри было трудно на протяжении их семейной жизни, и в особенности после того, как он покинул Белый дом, но он все равно скучал по ней. Он смог выздороветь от тифа, который они подхватили в Сент-Луисе четыре или пять лет назад. А она – нет.
В следующий раз, когда он открыл глаза, он увидел дневной свет, просачивающийся сквозь оконные шторки. Спина побаливала, но в целом, он провел довольно спокойную ночь – лучшую, чем большинство ночей, проведенных им в поездах – это уж точно.
Он оделся, еще раз сходил в туалет и к приходу проводника уже снова сидел на своей койке
- С добрым вас утречком, сэр, - сказал он: да, Линкольн с акцентом не ошибся. – Не желаете, заместо постельки снова сиденье?
- Именно! – Как прирожденному имитатору, Линкольну потребовалось усилие, чтобы подавить желание скопировать говор проводника.
Снова дав ему чаевые, Линкольн задал вопрос: