Еще не такая уж старая - подходило шестьдесят,- но неожиданно потерявшая «нить жизни», надежды, которыми жила, она как-то сникла, слиняла. Из боевой прежде и крутой нравом влиятельной матери-казначеи, привыкшей и угодничать и командовать, эта бывшая «Ришелье в юбке» превратилась в скучную, болтливую старуху, неопрятную и болезненную, с потухшим взглядом белесых глаз.
- Все, дорогие вы мои, все, как есть, выложила я тогда Чека как на духу,- скрипела она, привалясь к столу.- Власть надо уважать, всякая власть от бога. С игуменьей я воевала, доказывала - сдать, мол, надо ценности-то. За то и потерпела, была отрешена от должности казначеи. Спасибо, преосвященный не утвердил унижение сие. Сама я ничегошеньки не укрывала, а про что знала, сообщила властям. А когда была рукоположена настоятельницей, не токмо что прятать - сама искала, чтоб передать по назначению.
- Очень вы, значит, преданы Советской власти? - невозмутимо спросил ее Михеев.
- Кого хочешь спроси, все скажут.
- Почему же тогда не сообщили никому об укрываемых в монастыре царских драгоценностях?
- Все, как есть, говорила. И о царской посуде, и о письмах зловредного старцу Распутина…
- Ну, это, положим, нашли без вашей помощи. Я о драгоценностях говорю. О шкатулке царской, например.
- А что, нашлась она? - чуть не привскочила на стуле Липина.
- Шкатулку помните?
- Была такая, верно ты говоришь. Правду тебе скажу- искала ведь я ее в покоях игуменьи. Только не нашла. В другие руки, видно, попала, хитнику какому-то. А ведь была, знаю. За неделю перед этим подглядела, куда она прячет ее.
- Значит, знали, что там есть драгоценности?
- Да как тебе сказать… Вот как дело-то было. Еще в девятнадцатом, при белых, пошла я как-то к игуменье по делам. Да мимо келейниц-то и шасть без предупреждения к ней в спальню. Смотрю, сидит эта игуменья не одна, а с ней господин Волков, царский камердинер. Сидит и пишет что-то на листочке. Он и раньше у нас бывал, когда царь тут жил, в Тобольске… А промеж них, игуменьи и Волкова, на столе - шкатулка открытая. Что в ней есть, не разглядела я, не успела, игуменья шкатулку захлопнула и на меня сердито так посмотрела: чего тебе, дескать, надо? Только и видела, что сияние волшебное из шкатулки идет. А что сияет, не довелось рассмотреть. Я объясняю, по такому-то, мол, делу. А она рукой на меня машет: «Потом, потом. Не до тебя. Видишь, с человеком занята. Иконки ему в дорогу собираю, нм у нас оставленные». А какие уж там иконки… Вот потом я все и тщилась узнать: что там, в шкатулке, было? Осталось там, или господин Волков забрал?