Он удивлен:
– Правда? И что он сказал?
– Сказал, что просто хотел нас обеих.
– Козел. Увижу его снова – задницу надеру.
– Разок подрался и теперь жаждешь крови, да?
– Я боец, а не любовник, – говорит он, намеренно искажая слова песни Майкла Джексона[20]. – Твоим родителям было не важно, что он белый?
– Они его никогда не видели.
Не представляю, как привела бы его знакомиться с папой. Смотреть, как они друг с другом беседуют, было бы для меня пыткой. Не хотела, чтобы он увидел наше убогое жилище. Не хотела, чтобы он по-настоящему узнал меня.
С Даниэлем все иначе. Я не против открыть ему свою жизнь.
Свет на мгновение гаснет и тут же снова включается. Даниэль сжимает мои пальцы.
– Наши с Чарли родители хотят, чтобы мы встречались исключительно с кореянками.
– Ты их плоховато слушаешь, – дразню я.
– Ну, я не то чтобы с кучей девушек встречался. Только с одной кореянкой. А вот Чарли… У него как будто аллергия на всех девушек, кроме белокожих.
Поезд дергается, и я хватаюсь за поручень обеими руками.
– Хочешь узнать, в чем проблема твоего брата? Он накрывает мою руку своей:
– И в чем же?
– Он не слишком-то себя любит.
– Считаешь?..
Он обдумывает мои слова. Ему хочется найти какое-то объяснение поведению Чарли.
– Точно тебе говорю.
Поезд притормаживает на повороте. Даниэль поддерживает меня и не отпускает.
– Почему твои родители предпочитают кореянок? – спрашиваю я.
– Они думают, что поймут только кореянок. Даже тех, которые выросли здесь.
– Но эти девушки наполовину американки.
– Я и не говорю, что это логично, – улыбается он. – А как насчет тебя? Твоим родителям не все равно, с кем ты встречаешься?
Я пожимаю плечами:
– Никогда их не спрашивала. Наверное, они бы предпочли, чтобы я в конечном итоге вышла замуж за чернокожего парня.
– Почему?
– По той же причине, которую называют твои родители. Им кажется, что они будут лучше его понимать. А он – их.
– Но ведь не все чернокожие одинаковые, – говорит он.
– Как и кореянки.
– Родители ведут себя довольно глупо. – Он шутит лишь отчасти.
– Похоже, они думают, что таким образом защищают нас.
– От чего? Ну вот честно, кого сейчас это вообще волнует? Мы должны быть умнее.
– Возможно, наши дети будут, – говорю я и жалею об этих словах, едва они вылетают у меня изо рта.
Свет снова гаснет, и мы останавливаемся в тоннеле между станциями. Смотрю на желто-оранжевые огоньки световых индикаторов.
– Я не имела в виду наших детей, – говорю в темноту. – Я имела в виду следующее поколение.
– Я знаю, – тихо произносит он.
Теперь, подумав об этом и озвучив это, я не могу просто выбросить эти мысли. Какими были бы наши дети? Я словно потеряла что-то, чего еще даже не успела захотеть.