Удивленный не столько содержанием этого монолога, сколько его длительностью господин Семенов взял со стола бутерброд с маслом, надкусил, задумчиво покачал головой и улыбнулся:
— А вот угощение у них дрянь, Геннадий Иванович… Но вы, я замечу, философ. Не ожидал, не ожидал… Что ж вы молчали-то целый день?
— Я не молчал. Я вас внимательно слушал.
С какой именно целью господин Семенов привел его в столь модное и в столь закрытое заведение, Невельскому до сих пор было невдомек. Однако спрашивать об этом он считал ниже своего достоинства. Более того, он искренне наслаждался созерцанием удивительно красивых людей в красивых платьях, чей вид после длительного морского перехода с его однообразием бегущих волн и массивного неба приятно волновал ему теперь зрительные нервы. Причина посещения ассамблеи «Олмак’с», разумеется, была ему интересна, и тем не менее он не собирался расспрашивать о ней своего спутника, поскольку, во-первых, твердо знал, что очень скоро она прояснится сама собой, а, во-вторых, ему не хотелось доставлять удовольствие господину Семенову своим любопытством. Открытое проявление подобного любопытства означало бы признание им за собой неравной позиции, а этого вахтенный офицер великого князя позволить ни себе, ни даже сложившейся без его ведома ситуации никак не мог.
Выйдя из большой и, судя по звукам настраивавшегося оркестра, танцевальной залы, спутник Невельского продолжал свои рассказы о здешних порядках. Помимо того, что «Олмак’с» был практически единственным общественным местом в Лондоне да и, наверно, во всей Европе, куда женщины в середине просвещенного девятнадцатого века могли свободно и независимо являться без мужского сопровождения и совершенно на тех же правах, что и мужчины, ассамблея эта была знаменита еще и своим скандальным отказом герцогу Веллингтону. Непреклонный комитет патронесс, де-факто являвшихся на протяжении вот уже более полувека подлинными королевами лондонского света, раз и навсегда указал на дверь великому победителю Бонапарта на одном лишь том основании, что герцог осмелился дважды опоздать к закрытию входа в ассамблею в общей сложности на семь недопустимых минут, да к тому же пришел не в коротких — едва до колен — бриджах, как то было положено всем без исключения особям мужского пола, а в обычных брюках, символизирующих, по мнению патронесс, неприемлемое в их царстве грубое и несправедливое мужское превосходство. Потенциальные женихи, по их мысли, обязаны были являться сюда кроткими и беспомощными, как дети в коротких штанишках, или — еще лучше — как буколические пастушки. Нежная пастораль исполняла здесь такую же твердую, необходимую и жестокую роль, какую на боевых кораблях играла палочная дисциплина. За невозможностью отрезать мужчинам то, что беспокоило дам-патронесс на самом деле больше всего, они с неуклонностью требовали хотя бы символического подрезания штанов.