При упоминании имени Винки Ришар повернулся ко мне и сел в потрескавшееся кожаное кресло.
– Конечно, это та пропавшая девица. Она еще благоухала… как свежая роза.
Он сощурился и, к моему величайшему удивлению, как истинный преподаватель французской словесности, хоть и бывший, принялся читать из Франсуа де Малерба[109]:
…Но она была из мира, где лучшее
Имело худшую судьбу:
И роза, она жила столько, сколько живут розы —
Лишь одно утро.
Выждав мгновение-другое, он вдруг сам перешел в наступление:
– Ты говорил про две пары отпечатков пальцев, так?
– Полицейские пока не знают, кому принадлежит вторые отпечатки: они не значатся у них в картотеке. Но я готов дать руку на отсечение, что они твои, папа.
– Только этого не хватало! – удивился он.
Я сел напротив него и показал ему скриншоты из социальных сетей, которые прислал мне Пьянелли.
– Помнишь ту сумку? Ты еще брал ее с собой, когда мы вдвоем ездили играть в теннис. Ты обожал ее мягкую кожу с зеленоватым налетом на черном фоне.
Ему вновь понадобились очки, чтобы глянуть в мой телефон.
– Да здесь ничего не разглядеть, на таком крохотном экранчике!
Он взял с журнального столика пульт дистанционного управления, включил телевизор, как будто наш разговор закончился, и принялся перелистывать спортивные каналы: «Экип», «Канал+ Спорт», «Евроспорт», «бэИН», – задержался ненадолго на ретрансляции велогонки из Италии, затем переключился на полуфинал турнира «Мастерс» в Мадриде, где состязались Надаль[110] и Джокович[111].
– Как же нам не хватает Федерера![112]
Но я вцепился в него мертвой хваткой.
– Взгляни-ка лучше вот сюда. Не волнуйся, это снято крупным планом. – И я протянул ему конверт из крафтовой бумаги. Он извлек оттуда снимки и все просмотрел, следя одним глазом за теннисным матчем.
Я думал – уж эти фотографии наверняка выведут его из себя, но он только покачал головой и, вздохнув, спросил:
– Кто их тебе дал?
– Не важно! Лучше скажи, что это значит?!
– Ты же видел фотографии. Что же тебе непонятно?
Он прибавил звук у телевизора, но я вырвал у него пульт и выключил телевизор.
– Думаешь, тебе удастся выкрутиться?
Он снова вздохнул и полез в карман блейзера за надрезанной сигарой, которую всегда носил с собой.
– Ну хорошо, меня облапошили, – сдался он, крутя в пальцах сигару. – Эта маленькая негодница не давала мне прохода. Она беспрестанно завлекала меня, и я поддался. А потом она вздумала меня шантажировать. И я, дурак, согласился заплатить ей сто тысяч!
– Как же ты мог?
– Ты о чем? Ей было девятнадцать. И она уже спала со всеми без разбора. Я же не насиловал ее. Она сама прицепилась ко мне.